— Эврар, … — начала она.
— Разве не прав я, светлая? Скажи мне и я замолчу и впредь более слова не скажу об этом.
Горлунг опустила голову, сказать ей было нечего. Разумом она понимала, что Яромир не стоил всех этих страданий, но сердце, глупое, наивное сердце считало иначе.
— Олаф — достойный воин, муж о котором мечтает каждая девица, — сказал Эврар.
— Но у него уже есть жена, — резонно ответила Горлунг.
— Светлая, разве кто с тобой сравнится, тем паче, что Олаф сам признает, что любит тебя, что мила ты сердцу его, как никто другой.
— Но нынче он одно говорит, потом заговорит другое…
— Светлая, он достойный сын нашего народа, не чета князю твоему…
— Эврар, не хочу я опять из одного постылого супружества в другое, — тихо прошептала она — давай сбежим в лес? Далеко отсюда, там, куда славяне не пойдут, построим избушку, и будем жить, — предложила она.
— Светлая, боги видимо лишили тебя разума, невозможно прожить в лесу одним, а зимы какие лютые, или забыла ты? Да, и стар я уже, нет во мне силы былой, не осилить мне этого житья, — удивленный нелепостью её предложения, ответил рында, — боги решили за тебя, светлая.
— А ты? Ты поедешь со мной? — с надеждой спросила Горлунг.
— Нет, я стар, светлая. Дай мне умереть достойной воина смертью, защищая землю. Пусть чужую. Я хочу, чтоб моя душа пировала на застольях в Вальхалле.
— Ты заслужил этого, как никто другой, мой верный Эврар, — прошептала она, и слезы градом покатились по её лицу.
— Не плачь, светлая, богам не угодно видеть слезы твои, — растроганный её словами, сказал рында.
— А Прекраса, как я могу оставить её здесь? Она совсем одна, со мной всегда был ты, и я знала, что мне нечего боятся, а она…
— Я позабочусь о ней, светлая, как смогу, — нехотя сказал Эврар.
ГЛАВА 29
Солнце еще не показалось над видокраем, когда молодая княгиня и её рында вышли к реке. Дорога, которой они шли прежде много — много раз, в этот день была особой. Горлунг сама жалела, что позволила Эврару уговорить себя, а рында смотрел печальным взором на свою госпожу последний раз. Более не суждено было им свидеться в мире подлунном.
Даже дозорные на забороле, как показалось Горлунг, смотрели на неё осуждающе, как на неверную жену. Такой она, в сущности, и была. Трусливой и неверной женой. Дозорные, ни слова не сказав, выпустили их из Торинграда, видимо, решив, что княгиня взялась за старое или просто гуляет. А Горлунг так хотелось, чтобы они не пустили её, подняли тревогу, разбудили Карна, но боги решили за неё. Ничего странного им не увиделось в том, что княгиня и её рында ушли до рассвета из Торинграда, воровато оглядываясь назад.
Увидев норманнов, их спешные приготовления к отплытию, Горлунг, покачав головой, сказала:
— Нет, Эврар, не могу я, — тихо сказала Горлунг, — место мое здесь, в Торинграде, рядом с мужем, на земле отца.
— Светлая, да не будет никакой земли у тебя, и Торинграда не будет, — мягко, словно уговаривая ребенка, ответил Эврар.
— Значит, так тому и быть, видимо, боги решили за меня. Я не побегу, словно трусиха постыдная с княжеского престола.
— Нет у тебя никакого престола, и не будет его, — печально сказал рында. — Хочешь жить как княжна Марфа?
— А, может, и там меня ждет это же? — спросила Горлунг.
— Он обещал.
— Обещал, — фыркнула княгиня. — Не поеду я и всё тут.
— Прости меня, светлая, — тихо сказал Эврар, — за всё прости. Не поминай меня худо.
Горлунг непонимающе смотрела на своего рынду, но он лишь печально кивал головой, словно принимал тяжелое для него решение и спорил сам с собой. Посмотрев на реку, она сказала:
— Мне не за что прощать тебя, мой верный Эврар,….
В этот момент рында сильно ударил свою княгиню по голове рукояткой кинжала. Подхватив её обмякшее тело, Эврар ловко перебросил его на плечо, подхватил узел с одеянием госпожи и быстро зашагал к драккарам.
Олаф, после состоявшегося ночью разговора с Горлунг, не питал особых надежд на то, что она поедет с ним, но всё равно иногда оглядывался по сторонам, ища её взглядом. Когда последние мешки были погружены на драккары, Олаф в последний раз окинул взглядом речной берег, землю Торинградскую, и увидел Эврара, приближающегося к ним.
Горлунг безвольно висела на плече своего некогда могучего рынды, серый повойник загнулся, закрыв лицо, но при этом открывая всеобщему взору её тонкую длинную шею.
— Что с ней? — спросил Олаф рынду.
— Устала, спит, — ответил тот.
Олаф удивленно посмотрел на Эврара, но ничего больше не сказал, а протянул руки, чтобы взять с плеча рынды его госпожу.
— Подожди, поклянись, что не обидишь её, — потребовал Эврар.
— Клянусь Одином, Тором, Бальдром, своей жизнью, своей душой, что не обижу Горлунг, — четко поговорил викинг.
Эврар кивнул и передал ему Горлунг и её вещи. Норманн подхватил на руки её тело, удивляясь его легкости, даже узел с вещами был намного увесистее их хозяйки.
— Спасибо тебе, Эврар, — сказал Олаф — прощай, да хранят тебя боги.
Тот ничего не ответил, лишь глядел на то, как норманн бережно несет свою ношу, заходит по колено в воду речную, забирается на борт своей драккары и относит Горлунг в маленький шатер на корме. Когда-то, совсем давно, кажется в другой жизни, Эврар сам плавал на таких кораблях. Теперь же старик лишь завистливо смотрел на них. Но ничего, у этих воинов еще длинная жизнь впереди, а ему скоро придется доказать, что место душе его в Вальхалле. Последний бой, битва и все, конец пути. Спустя некоторое время драккары отплыли, викинги справно работали веслами, делая большие гребки, оставлявшие на воде круговые разводы. Эти маленькие кружки взволнованной воды словно плыли от них к Эврару, прощаясь с ним навсегда.
Вскоре драккары превратились в маленькие точки на речной глади, они унесли с собой его Горлунг, его маленькую госпожу. Как она теперь будет жить? Сможет ли когда-нибудь забыть своего беспутного Яромира? Стоящий на берегу человек не знал ответов на эти вопросы, их ведали лишь боги. Но он свято верил, что ни Один, ни Фригг, ни Фрея не оставят дочь князя Торина.
Эврар, посмотрев еще немного вокруг себя, развернувшись, пошел назад, в Торинград. Один. Он остался совсем один. Та, единственная, что была ему небезразлична, наверное, никогда его не простит, нет, не никогда, а пока живет. А там, где-нибудь там, они обязательно встретятся, и он преклонит свои колени перед ней и всё ей расскажет. Не мог он допустить её смерти, не мог. И поступил он правильно.
Дозорные на этот раз странно посмотрели на Эврара, они не привыкли к тому, что он ходит без госпожи. Но ничего не спросили, не любили Эврара местные воины, старались лишний раз с ним и словом не перебрасываться.
