— Ты, — сказал он, тыча в Прекрасу пальцем, — готовься, теперь ты за место этой суки. Должен же быть от тебя прок. Завтра будет брачный пир.
— Чей пир? — испуганно спросила княжна.
— Наш, дорогая невестушка, видимо, Лада решила нас всё-таки связать узами, — ухмыляясь, ответил Карн, — забавно боги рассудили, всё-таки снимешь с меня сапоги, как и положено.
— Я не …
— Молчи лучше. Или мне у братца разрешения спросить? — подняв бровь, иронично спросил Карн.
Княжна побледнела, но ни слова не ответила. Постояв еще немного посередине светлицы, Карн ушел, недобро посмотрев на Эврара напоследок. А тот улыбался во весь рот, стараясь всем своим видом сказать будущей княгине: «Видишь, я же говорил тебе».
Но Прекраса лишь потрясенно смотрела в след своему будущему мужу и нервно теребила в кусок ткани, которым вытирала всего несколько мгновений назад личико Растимира.
— Я же говорил, княгиней будешь, — улыбаясь не то злорадно, не то радостно, сказал Эврар.
— Не понимаю, — покачав головой, ответила княжна.
— Чего понимать-то? Ему нужна жена, дочь прежнего князя, пока его люди сами не свергли его. Он же плохой князь, — медленно, словно разъясняя понятнейшую вещь неразумному ребенку, молвил рында.
— Я не могу быть его женой. Рулаф как? Что он подумает? — ошарашено ответила Прекраса.
— Княжеский престол — он выше всего этого, у Рулафа сейчас тоже не о тебе голова болит. Да и недолго тебе княгиней быть, славяне уже близко, — просто сказал он.
— Но Рулаф, неужели он позволит свершиться этому?
— Княжна, тебя боги разумом — то сильно обделили. Ты теперь не любимая дочь князя Торина, а приживалка. И счастье твое, что князь решил тебя в супруги взять. А мог ведь просто еще один раз в непраздность привести. Так что забудь ты своего Рулафа, девка, тряпка он, а не воин. А теперь рубаху мне зашей, порвалась что-то, — сурово сказал Эврар.
Княжна Прекраса потрясенно смотрела на Эврара и ответить ему не смогла. Слова его жестокие были правдой гольной и не добавить, и не прибавить к ним было нечего.
ГЛАВА 30
Вересень [98], 862 год н. э., Северная Русь.
И пришла беда, смерть и разрушение на Северную Русь, и прокляли боги славянские землю свою. Морена лютая гуляла по земле русской, унося с собою души людские. Везде царила разруха, хаос и безвластие.
Град за градом падал под натиском восставших славян, изгонявших с земли русской чужеземных захватчиков. И казалось, нет ни конца, ни края ужасу, что выплеснулся на землю эту плодородную, черную. Жены оставались без мужей, дети без отцов, сестры без братьев, невесты без нареченных….
* * *
Леса, опять леса и постоянный бег, беспрестанный, сколько это еще будет продолжаться? Она не видит ничего перед собой, в глазах стоят тела искореженные, обезглавленные, залитые кровью, пожары, огонь, разруха. Кажется, что даже пахнет везде тошнотворно — одинаково, тяжело, смесью крови и гари.
Сколько они уже так бегут? День? Или седмицу? Она не знала, лишь переставляла ноги, не думая, словно боги отняли у неё душу, разум, оставив лишь тело. А в глазах стоял её сын, маленький, в резной зыбке и без головы. Зачем, зачем они убили Растимира? Её маленького сына? Кому он помешал?
Прекраса запнулась о торчащий из земли корень дерева, упала. Сил подняться не было. Какой раз она вот так падает? Много, бесчисленно много было таких падений. Но сильные руки подняли её с земли, закинули на плечо, и замелькала земля перед глазами. Быстро, так словно кто-то тянул дорожку полотняную у неё перед глазами.
Слезы горькие потекли из глаз, они капали прямо на ноги несущего бывшую княгиню Торинграда мужчины. Но он уже привык к ним и не замечал. Поплачет и будет. Бабьи слезы, они же что вода, были и нет.
Даг же лишь удивлялся количеству слез у этой девчонки, так же можно и все глаза выплакать. И в который раз пенял на богов, которые дали ему такую спутницу. Мало того, что слабая, ничего не умеет, так еще и скулит постоянно. Вот она кара богов.
В ту ночь, когда пал Торинград, после долгой осады, в княжеском дворе творился хаос. Князь Карн выстраивал дружинников для защиты Торинграда, весь люд торинградский готовился биться за свою землю. Но Даг не зря был лучшим и самым опытным воином дружины, он прекрасно понимал, что Торинграду не выстоять, славян было на порядок больше. От них рябило в глазах, а дружина князя Карна была слишком слабой для обороны от такого количества врагов.
Умирать Даг не хотел, ему еще очень рано погибать, именно поэтому он вскоре после начала боя в стенах Торинграда решил бежать через княжеский двор в леса, подальше от всего этого. Не выжить здесь, он понимал это слишком хорошо. Надо бежать, скитаться по Руси всю зиму, а там весной он вернется в Норэйг и забудет Гардар, как страшный сон. Но вернуться надо богатым, да и место на драккаре варяжской стоит злата. Поэтому Даг и рыскал по одринам княжеским во время боя. Набивая мешок, он переходил из одних покоев в другие, собирая всё ценное, что попадалось ему под руку. Увлеченный этим занятием, Даг не сразу заметил, что славяне одерживали победу, они уже метались по гриднице, некоторые из них точно так же, как и он, пытались найти что-то ценное.
Зайдя в одну из одрин, Даг увидел княгиню Прекрасу, она стояла и смотрела на него большими, широко открытыми глазами, полными ужаса. Он хотел быстро уйти, но Прекраса вцепилась ему в руку и потащила его к зыбке. Там лежал мертвый, безголовый младенец.
Сколько раз потом Даг проклинал тот миг, когда он открыл дверь одрины княгини! Она больше не выпустила его руки, цеплялась за него, словно безумная, брела за ним, звала его по имени, поэтому и пришлось взять её с собой. Не убивать же свою княгиню? Да, и девка красивая, любо посмотреть, жаль жизни лишать её было. А вот теперь Даг проклинал себя за малодушие, надо было разом отрубить этот узел, что замедлял его путь.
То, что им удалось сбежать, пройти мимо умирающих дружинников князя Карна и славян, рыскавших повсюду, — это счастье, милость богов. Миновав разгромленный заборол, бежали они в лес. И там Прекраса вцепилась в него мертвой хваткой, не отпуская.
А княгиня, что вышла из одрины лишь на миг, посмотреть как убегают славяне, за этот миг увидела, как катилась по земле так любимая ею голова княжича Рулафа, как муж истекал кровью, но пытался еще биться, как дружинники, те, что когда-то заигрывали с ней, умирали. Но самым страшным было то, что, вернувшись в свою светлицу, Прекраса увидела там разгром и своего ребенка, мертвого. Зачем, ну зачем убивать младенца? Она не понимала. Он ведь даже не сын Карна.
