Камю. – Ответа не следует. – Помнишь, он не спас девочку, и она утонула? Не захотел рисковать собой, а в итоге все обернулось падением. «Кинься еще раз в воду, чтобы вторично мне выпала возможность спасти нас с тобой обоих!»[20] – Ноль реакции. – Ладно, не бери в голову. Я, похоже, все равно переоцениваю себя. Формально никто не просил спасать их. И тем не менее, – продолжает Атлас, – что есть магия, как не шанс упразднить законы природы? Законам вселенной не обязательно нас сдерживать. И если кто-то себе чего-то не вообразил, это еще не значит, что этого не может быть.
– Ты не изменился, – выдает мать. Она говорит не с ним. Позднее более взрослая и чуть более мудрая версия Атласа пожалеет, что не поделилась этим с Парисой хотя бы потому, что так мог уберечь ее от повторения собственных ошибок, собственных недостатков. Она единственная на курсе, чье включение он не может оправдать; ее не выбрали в качестве жертвы, и она, пожалуй, не так уж необходима для его неоплатного долга. Зато она единственная, кто имеет хотя бы намек на шанс разделить с ним понимание, что ты не более чем символ в чужом уме. Лишь бремя чужих призраков.
Атлас рассеянно кивает, нежно утерев матери рот.
– Я волей-неволей думаю, – продолжает он, обращаясь вроде бы к ней, а на деле к самому себе, – что все это не просто так, вот в чем дело. Правда ли подобная магия сама попала мне в руки? И есть ли смысл в том, что лишь я вижу, как ее применить? – Тот же вопрос Атлас задаст себе вновь, когда Эзра раскроет существование Нико и Либби; и позднее, когда увидит выгоду в открытии Рэйны. – Кусочки мозаики не могли сложиться подобным образом просто так. Или к чему тогда все?
Мать молчит, и Атлас вздыхает.
– Я лишь пытался поступить верно, – говорит он, чувствуя в этот момент сильную жалость к себе. – Я ведь правда верил, что поступаю правильно.
Мать поднимает на него пристальный взгляд усталых глаз. На мгновение в голове у нее почти проясняется, наступает благостное слияние прошлого и настоящего, и вот уже кажется, что она погладит Атласа по щеке. Она не делала так уже много лет, несколько десятков…
Но в последний миг мать отвешивает ему оплеуху. Этакое неуместное предостережение. От неожиданности Атлас роняет пудинг, и тот разлетается по полу. Плошка звенит у ног матери, и острые осколки фарфора ореолом окружают ее дырявые шерстяные носки. Атлас думает, давно ли мать принимала ванну.
– Ты сделал из меня лгунью, – говорит она. – Что мне сказать Атласу?
Мгновение проходит, будто его и не было, и внимание матери вновь уплывает куда-то, в сторону телевизора в углу. Атлас молча поднимается на ноги. Думает, что достаточно обмыть ее мокрой губкой. Потом нужно будет покопаться у нее в голове, выставить этакие предохранители. Хотелось бы отправиться куда-нибудь, посмотреть мир, вырезать себя из утробы собственных мыслей. Хотелось бы сказать Эзре, что, свернув с пути, он почти наверняка погибнет. Но не поставит ли он тогда Эзру перед этическим выбором? Не станет ли лишение Эзры свободы этаким смертным приговором?
– Ты не тот французик из мамкиной книжки, ясно тебе? – говорит Атласу Алексис. – Любишь ты излишне мифологизировать себя любимого. Не самая твоя сексуальная черта.
– А что во мне самого сексуального? – спрашивает Атлас.
– Твоя аморальность.
Атлас гладит пальцами корешки в сломанном книжном шкафу. Один из томиков не на месте. Видимо, сиделка переставила. Атлас задерживается, рассматривая золотую филигрань на страницах Библии короля Якова, бросает взгляд на знакомое фото юноши в рамке. Он жутко похож на самого Атласа; Атлас будто смотрится в зеркало и видит былую юношескую чувствительность.
– Мам, – не оборачиваясь, говорит Атлас. – Если я сделаю так, как предлагает Далтон, изолирую и запечатаю те его стороны, которые он не хочет показывать архивам, то, может, и получится. Может, архивы дадут ему то, о чем он просит, и однажды, собрав нужных медитов, я отыщу способ его силами спасти их. – Он делает паузу. – Либо же я просто проигнорирую кое-какие весьма обоснованные предупреждения и разрушу все, спасая жизни каких-то пятерых человек.
– Проблема вагонетки, – бормочет она, или так ему кажется.
Как бы там ни было, Атлас с улыбкой отворачивается от книжного шкафа. Сегодня ритуал прошел успешно. Атлас скажет Эзре, что их план работает и что у мамы дела хорошо. Найдет человека, чтобы присматривать за ней, на всякий случай. Он даже знает такого.
– Да, типа того. – Он снова задумчиво замирает. – Это ведь у тебя философское образование, мам. Как думаешь, может ли силы быть слишком много?
Она не отвечает.
Да и не надо.
Атлас Блэйкли уже знает ответ.
Либби
– Итак, – сказала Париса, присаживаясь напротив Либби в шордичском[21] кафе. – Выходит, ты нашла-таки путь назад.
Либби окутала себя подходящей случаю иллюзией, узнать которую можно было только по томику «Джен Эйр» в мягкой обложке. Книгу Либби нарочно положила так, чтобы Париса ее видела. Париса же ничуть не изменилась и выглядела в точности такой, какой Либби ее запомнила, – словно сошла с портрета. На ней было вязаное платье ярко-синего цвета оттенка кобальт, по сравнению с которым новенькое платье-комбинация Либби смотрелось тусклым и немодным.
Либби отпила кофе и огляделась, проверяя, нет ли у них зрителей. Место было популярное, непринужденная атмосфера и негромкий шум маскировали природу их разговора. Париса явно таиться не собиралась, но даже так Либби логично было попытаться слиться с толпой.
– А ты во мне сомневалась? – спросила она.
В ответ Париса оглянулась через плечо и вскинула палец. Движение было коротким и символическим, ни к чему не обязывающим, вроде утонченного взмаха платочком, и тем не менее из-за стойки к ней тотчас же вышел бармен.
– Выпьем? – предложила Париса Либби, которая вертела в руках чашку.
– Я себе уже взяла.
– Да ладно. Есть повод. – В голосе Парисы, как и прежде, слышались нотки непринужденной насмешки, словно все ее поступки самое меньшее на шестьдесят процентов были пропитаны иронией.
Либби пожала плечами. Ей все равно было, что они выпьют или оставят нетронутым на столе.
– Тогда на твой выбор.
– Как насчет бутылочки… – Париса присмотрелась к Либби; бармена в этот момент подвинул в сторону официант с подносом, а в столик с извинениями врезался посетитель, спешивший, видимо, в поисках туалета, – …москато?
Либби выдавила слабую улыбку.
– Ты смеешься надо мной, так ведь?
– Чепуха, просто сладенького захотелось. – Этим она только подтвердила догадку Либби, хотя сама молча обернулась к
