стороне, но, со своей стороны, не намерено было отмалчиваться. 20 июня, при открытии парламента, Соннино выступил с речью, в которой критиковал формулу «мир без аннексий и контрибуций» в обычном духе, что вызвало по установленному церемониалу личное письмо Гирса, также «говорившего от имени сознательной России» в Риме, и письменное объяснение Соннино, различавшего, как оказалось, «простую» или «безотносительную» формулу «ни аннексий, ни контрибуций» от той же формулы «без аннексий и без контрибуций», но с некоторыми «объяснениями и оговорками». Терещенко в этой дискуссии решительно стал на сторону Соннино против Гирса, разъяснивши последнему, что и Временное правительство принимает эту формулу только с добавлением «самоопределение народов».
Неудача июньского наступления повлекла за собой крушение правительственной коалиции. В декларации «переустроившегося Временного правительства»[219] заявлялось, что последнее, «осуществляя начала внешней политики, возвещенные в декларации правительства 6 мая, имеет в виду предложить союзникам собраться на союзную конференцию в течение августа для определения общего направления внешней политики союзников и согласования их действий при проведении принципов, провозглашенных русской революцией».
С этого момента Временное правительство перестает интересовать союзные правительства. Петроградский Совет пытается приспособить свою прежнюю политическую линию к положению, созданному июльским крахом, при посредстве стокгольмской конференции. Министру же иностранных дел Временного правительства остается лишь отписываться по вопросам, возбуждавшимся скорее по привычке, чем по действительной надобности, его дипломатическими представителями. Исключение составляет вопрос об опубликовании секретных договоров, поднятый на этот раз германским канцлером в конце июля и на который глава французского кабинета Рибо без стеснения ответил, что Франция не против этого опубликования, не соглашается же на него Россия. На сообщение об этом выступлении Рибо Терещенко ответил, что «если бы Франция и ныне поддерживала в полном объеме свои требования, то это, без сомнения, произвело бы неблагоприятное впечатление на русскую демократию… На это обстоятельство я считаю нужным обратить внимание Рибо ранее оглашения февральского соглашения». Предостерегши, таким образом, Рибо от неосторожного шага, Терещенко просит затем, если Рибо найдет нежелательным опубликовать соглашение о восточных границах Франции, чтобы он сделал «новое гласное заявление» о том, что он сам, Рибо (или Франция), не желает этого опубликования.
Российский поверенный в делах в это время, по-видимому, не часто видит французского премьера и в ответе своем вынужден ограничиться информацией, почерпнутой «из частных разговоров в Министерстве иностранных дел». Вывод его из этой информации таков, что российскому министру иностранных дел лучше всего было бы, если только впечатление от заявления Рибо было «не особенно сильно», отказаться от своего требования: «Это могло бы быть представлено здесь как существенная услуга французскому правительству…»[220] Соблазненный министр Временного правительства подтверждает, что вопрос этот «действительно утратил острый характер» и что он «охотно готов не настаивать на ответе Рибо по этому поводу».
После этого Рибо, отвечая на запрос в палате по поводу того, что он не сдержал обещания опубликовать секретные документы, повторил свое заявление, что возражает против этого опубликования русское правительство, которому он не хотел бы чинить какие-либо затруднения[221]. На этот раз Севастопуло добился уже не частного разговора, а официального свидания с директором департамента и смело указал ему, что Рибо мог сослаться на «союзников вообще, не указывая в частности на нас», но получил неопределенный ответ, что Нулансу поручено переговорить по этому поводу с Терещенко. Последующие сообщения Севастопуло свидетельствуют, что либо он о действительных настроениях во французских правительственных кругах ничего не знал, либо считал излишним информировать о них Терещенко. Как теперь известно, в течение июля происходили упоминавшиеся нами «частные» переговоры Бриана с Германией через Бельгию об условиях мира. Переговоры эти были прекращены по требованию Рибо, несмотря на то что они, и по теперешнему убеждению Бриана[222], сократили бы год бедствия войны. Очевидно, французское правительство в это время твердо рассчитывало на близость победы, и предположение Севастопуло о готовности французского правительства опубликовать «все наши соглашения», в том числе и февральское, с оговоркой о его недействительности было верхом наивности или небрежности.
Это обнаружилось в полной мере при свидании его с Рибо, заявившим, что Терещенко будто бы говорил Нулансу о затруднительности опубликовать февральское соглашение, как связанное с соглашением о Проливах, — в отношении действительности которого пришлось бы высказаться, в свою очередь, Временному правительству[223].
Терещенко ответил, что он ничего такого не говорил Нулансу, а во французском министерстве иностранных дел показывали Севастопуло телеграмму Нуланса, в которой Нуланс сообщал этот свой разговор с Терещенко. Последний, впрочем, и на этот раз «не намерен создавать в настоящем деле затруднений Франции и ставить Рибо в еще более неловкое положение». Поэтому он ограничивается «официальным заявлением», что «со стороны России не встречается возражений против оглашения всех вообще соглашений, заключенных как до, так и во время войны, если на это последует согласие со стороны прочих заинтересованных союзников»[224]. Затем он, совершенно не поняв телеграммы Севастопуло, передавшего слова Камбона, что соглашение о Малой Азии стоит «особо» (как «не окончательное», а потому-де не подлежащее опубликованию), пространно возражает против воображаемого мнения Рибо, доказывая, что малоазиатское соглашение нельзя отделить от константинопольского. Эта телеграмма[225] показательна для внутреннего состояния Временного правительства в такой же мере, как сообщение Севастопуло от 1 октября (18 сентября) характерно для внешнего положения этого правительства; когда Севастопуло передал французскому министру иностранных дел заявление российского министра иностранных дел и вручил ему записку о неимении возражений со стороны Временного правительства против опубликования всех договоров, заключенных как до, так и во время войны, то французский «министр сказал… что он, в случае надобности, не преминет руководствоваться указаниями, содержащимися в ней». И, продолжая явно издеваться, он добавил, что, «насколько он понимает, эта записка не подлежит опубликованию». Судя же по тому, что Севастопуло стяжал также репутацию не простака, он не мог не усмехнуться (почтительно, конечно), отвечая на это «утвердительно». Наконец, надо думать, к этой телеграмме уже совсем под веселую руку было им приписано: «В случае если бы я Вас в этом последнем отношении не понял, не откажите мне телеграфировать для сообщения министру».
За два дня до этого в Ташкенте местный Совет взял власть в свои руки, а в Центральном комитете РСДРП (большевиков) уже лежали тезисы Ленина под общим заголовком «Большевики должны взять власть».
Профессор Е. А. АДАМОВ
Документы
Пояснения
Скобки круглые () принадлежат подлиннику, прямые [] — редакции.
Многоточие соответствует пропуску слова или слов в подлиннике; в тех случаях, когда можно точно установить на основании документа количество пропущенных или неразобранных
