превратились в стройные ноги животного, а тело медленно стало покрываться пятнистой шерстью. В душу ему вселилась робость оленей, он побежал и сам дивился, как быстро несут его ноги. На бегу он обнаружил, что у него изменилось лицо и что ветвистые рога украшают лоб, — он увидел себя в зеркале потока.
— Горе мне! Что со мной случилось? — хотел он крикнуть, но, увы, он не мог вымолвить слова. Он застонал и заплакал, но то были не человеческие слезы, а слезы оленя. Остался прежним только человеческий разум.
«Что делать? Вернуться ли обратно в царский дворец или спрятаться в лесу?» — размышлял он; вернуться было бы стыдно, оставаться же в лесу он не осмеливался.
Пока он так колебался, выбежали его собственные охотничьи собаки, громким лаем они подали знак охотникам, те радовались прекрасной добыче и погнались за оленем без дороги и по дороге, по острым камням, через почти неприступные скалы. Актеон бежал, как гонимое дикое животное. Там, где он столько раз сам гнал животных, он должен был убегать от собственных верных слуг. Тщетно он пытался сказать им:
— Я — Актеон, узнайте же своего хозяина!
Но человеческие слова не слетали с его уст, лишь окрестности оглашались лаем собак. Собаки догнали его, хотя и бежали медленнее его, — они нашли более короткий путь среди извилистых тропинок и окружили его. Одна из них вцепилась ему зубами в спину, другая в грудь, и, когда уже три напали на него, он не мог бежать дальше, а собаки кусали и рвали его, как только могли. Уже не было ни одного целого пятна на его пятнистой шкуре, в последний раз он простонал, но не человечьим голосом, а голосом оленя, и горькой жалобой огласился горный склон. Опустившись на колена, с мольбой во взоре, он испуганно оглядывался. Когда возле него оказались его спутники по охоте, они искали глазами Актеона, звали Актеона и не знали, что он сам лежит перед ними. При звуке своего имени он поднял голову, но товарищи не обратили на это внимания и только сожалели, что среди них нет Актеона и что он не может полюбоваться вместе с ними прекрасной добычей. Собаки все еще рвали своего несчастного хозяина, которого не узнали в олене. Гнев Артемиды только тогда утих, когда Актеон истек кровью от нанесенных ему ран[43].
Афродита
Афродита, богиня любви, рожденная из пены морской, соприкоснувшейся с молнией Зевса, приплыла в раковине на остров Киферу, где ей был выстроен первый храм. От этого острова ее и называют Киферийской. И так как она сразу во всей своей сияющей красоте возникла из пены морской, подобно тому как вдруг возникает в душе человека любовь, то прозвали ее еще Анадиомена, то есть «возникающая». Постоянно повторяющееся символическое рождение Афродиты в природе — это чудесное возникновение жемчуга. В греческом понимании природы это объясняется следующим образом: во время бури открывается раковина и принимает в себя оплодотворяющую молнию, встреча моря с небесным огнем дает жизнь жемчугу, находящемуся внутри раковины, жемчугу, который светится чистым и мягким блеском, пронизанный лучами солнца, луны и звезд. Где не знают этого мифа, там называют прекрасную богиню любви дочерью Зевса и Дионы, следовательно, внучкой Океана и Тефии. Все подчиняющая себе сила Афродиты повелевала также морскими волнами, и от нее же ждали тишины моря и благополучного плавания. В Сеете, на берегу Геллеспонта, был храм Афродиты, маяк, с которым связано грустное предание о Геро и Леандре.
Все наиболее известные храмы Афродиты находились в непосредственной близости от моря, в первую очередь на островах. По острову Кипр Афродиту часто называют просто Кипридой. Здесь в самом большом городе острова, Пафосе, было будто бы сто алтарей Афродиты. Богатую кипрскую растительность считали достойной чудесной красоты богини (в Афинах поклонялись Афродите среди садов): кипарис, кедр, миндальное дерево, гранатовое дерево, пальма придавали пейзажу священного острова Афродиты одновременно сладостный и величественный характер.
Самая высокая гора Кипра называлась Олимпом, так же как гора богов на севере Греции. Поэты кипрскому саду Афродиты придали красочные олимпийские черты. Одну из сторон острова осеняла обрывистая гора, непроходимая для человека, белый иней не осмеливался вступать на эту гору, боязливо обходили ее вихри, не осмеливались касаться и дождевые облака. Более суровая половина года изгонялась с этой горы, там было обиталище печной весны. На вершине горы простиралось широкое плоскогорье, его окружала золотая изгородь, и блестящие ярко-красные ворота вели в сад. Супруг Афродиты, Гефест, изготовил все это, чтобы угодить своей прекрасной подруге. За оградой цвели вечнозеленые растения, хотя никто не обрабатывал землю для них; на них не веял ни один зефир, за исключением южного теплого ветра. Около пышно цветущего сада находилась тенистая роща, в которой не могли летать любые птицы. Сначала птицы соревновались, дабы узнать, которая из них поет прекраснее всех. Сама Афродита решала это, и те птицы, чье пение нравилось богине, могли уже вить гнезда среди ветвей рощи, те же, которые проигрывали в соревновании, смущенно улетали обратно. Чтя Афродиту, в вечной любви жили здесь и деревья: как верные союзники, кивали друг другу пальмы, осины обнимали друг друга своими ветвями, платаны шептались с платанами, ольха с ольхой. Два источника брали здесь начало: один из них был сама сладость, из другого тек горький яд. В эти два источника обмакивал свои стрелы сын Афродиты, шалун Эрот: он то горящим факелом разжигал огонь любви, то, как меткий стрелок, посылал свои стрелы в сердца влюбленных. Эрот одновременно обмакивал стрелы в оба источника, поэтому к сладкому меду любви не раз примешивалась горечь печали. Эрот, маленький крылатый бог, сын золотой Афродиты. Вместе с ним резвилась тысяча маленьких товарищей, у каждого, как и у Эрота, имелся лук и колчан, и каждый был ровесник Эроту, но все эти «эроты» были не детьми богинь, но детьми нимф, сопровождающих Афродиту. Сын Афродиты — сама любовь, заполняющая вселенную. Эрот управляет движением звезд и посылает своими стрелами любовь в сердца богов и происходящих от богов царей. В сердца же простых смертных стреляют только дети нимф.
Выплывает ли Афродита из моря или спускается с Олимпа, из золотого дворца Зевса, или из кипрского сада, она летит по воздуху, и в ее золотую колесницу запряжены воробьи или голуби. Ее путь — настоящее триумфальное шествие. Где она пролетает, там начинает пышно расцветать растительность, дикие животные в лесу становятся ручными и ищут себе пару, в душу человека
