— Не поможет.
— Почему?
— Потому что от местных лекарств я точно воздержусь, — я протиснулась мимо Кириса, который вдруг вспомнил, что предстал передо мной в виде, мягко говоря, неподобающем.
И покраснел.
Я, кажется, тоже покраснела. Просто так. За компанию.
— Я решила пойти… — и голос слегка дрогнул. А потому я поспешно вернулась в гостиную и села в кресло. То вяло скрипнуло. От ткани пахло пылью… да, убирают здесь, похоже, нечасто. И хотелось бы знать, потому что Кирис не желает видеть в своих апартаментах прислугу или же его самого не считают в достаточной мере важною персоной, чтобы убирать комнаты так же часто, как и господские. — В общем, решила…
— Я слушаю.
Он вышел.
А вернулся в просторных домашних штанах. Слишком уж просторных. Кажется, кто-то за последний год изрядно похудел. И это явно не от избытка здоровья.
— И пошла. Дверь, к слову, открыта была. Ты бы ее хоть запечатал.
— Я запечатал. И запечатывал. Всякий раз запечатывал. Только печати слетают.
Ага… то есть, ого… я ничего странного в доме не увидела. И куда печати деваются тогда? Слететь… сами?
— Тогда…
— С той стороны тоже. И дверь я запирал. Я вообще предлагал замуровать ход.
— Не разрешили?
И почему это меня не удивляет.
— Эйта Ирма уверена, что я преувеличиваю. А дом ей пригодится. Когда новый смотритель будет назначен.
— И когда?
— Она не уверена, но когда-нибудь ведь будет… так что там с домом?
Пришлось рассказывать. И по мере моего рассказа Кирис мрачнел все сильней.
— Спасибо. Я проверю. А тебе лучше…
— С тобой. Что? Вдруг опять в обморок упадешь?
Он почему-то потер руку и плечами пожал: мол, в жизни всякое случается.
— А у тебя еще колечко найдется?
— Говорю же… брат меня любит.
Кстати, в это я верила.
Из дома мы вышли тем самым темным тайным ходом, который начинался вовсе не в кухне, а в неприметной гостиной. Портьеры здесь были задернуты, паркет не скрипел. Слегка бликовали стекла на картинах, но и только.
Пахло… цитрусами.
Непонятно.
Или…
Нет, девочка про ход не знала, иначе не стала бы извращаться и искать обходные пути. Кирис вот коснулся панели, одной из дюжины, темных, одинаковых в полутьме, и та послушно отворилась.
Не было ни сырости, ни запаха плесени.
Ступеньки вот.
Три.
Каменный пол. Стены беленые, хотя побелка успела слегка отсыреть. В углах паутина повисла, но немного. Шаги здесь отдавались эхом, и было не то чтобы страшно, скорее неспокойно.
— В следующий раз, — Кирис остановился посреди коридора, и я едва не налетела на него. Ткнулась носом в спину и замерла. — Если вздумаешь вдруг где-нибудь ночью гулять, хоть оружие с собой возьми.
Оружие у меня было.
Разное.
Но к чему человека беспокоить лишним знанием? Поэтому я просто ответила:
— Хорошо.
Шли мы недолго, сверху определенно путь был вдвое длинней. Вот очередная дверь. И засов на ней, кажущийся мощным, неподъемным. Но Кирис с легкостью его сдвинул.
Выглянул.
Вышел.
И вернулся за мной.
— Будешь свидетелем, — велел хмуро, явно не слишком радовался этакой перспективе. А я что? Я кивнула. Буду. — Возможно… придется отвечать под клятвой. Дело семейное…
А оттого вдвойне гадостное.
Наверх мы поднимались вместе, причем Кирис держался одной стороны лестницы, а я другой. Вот и спальня.
Кровать.
Одежда исчезла, как и цветы. Зато появилось кое-что еще… а девочка-то с фантазией…
Капли крови начинались от двери. Они протянулись темной дорожкой, которая сразу бросалась в глаза. Полагаю, на то и был расчет. Дорожка доходила до кровати.
И уже на ней оставались потеки.
Подушка.
Темная лужа, почти впитавшаяся в ткань. И нож, эту подушку пронзивший.
Вот… чего-то я, кажется, в детях не понимаю.
— Что это? — спросила я, а рыжий, вздохнув, ответил:
— Полагаю, орудие убийства.
Определенно не понимаю…
— Утро… — он потер усталые глаза. — Нам придется подождать до утра… и ты поможешь прибраться?
Она пришла сама, девочка Рута, которая тоже умела притворяться. Порой Кирис начинал думать, что в этом доме, да и на всем острове, не найдется человека, не постигшего хитрой науки притворства. Сам он исключение, и то — потому как чужак.
— П-простите… — белое платьице чуть выше колен.
Две косички и банты.
А ведь она ненавидит вот такие белые платьица с пышными юбками и кружевами, как ненавидит и банты, и шпильки, и весь нынешний благообразный облик.
— Я не уверена…
Она всегда говорит громко и в глаза смотрит, будто вызов бросает взглядом.
— Важно ли это… но мне кажется, что важно… Йонас вчера ходил в тот дом. Понимаете? — и быстрый взгляд из-под ресниц: слушают ли? — Кирис слушал. — Ночью… я проснулась и выглянула в окно. Он шел… с ножом…
Им повезло, что Рута еще ребенок. И пусть самой ей план кажется изящным, возможно, гениальным, но на самом деле он еще детский.
Пока.
— Конечно, важно, — тихо произнес Кирис. — И куда он шел?
— К дому… к тому… я понимаю, что у меня из комнаты не видно, но я… я… — она задрожала и получилось вполне правдоподобно. — Понимаете… я рискнула… вышла… выглянула… из комнаты. Я знаю, что нельзя, но мне показалось это важным…
Надо же, и факт, что окна ее комнат выходят на другую сторону дома, учла.
И поверил бы ей Кирис, если бы не ночная прогулка?
Голова ныла.
В ней плескалось море, нашептывало, что девочка неспроста, что у всего есть причина, нужно только быть внимательней. Кирис пытался быть внимательней. Выходило плохо.
Получалось…
Не ахти. Сейчас его больше волновало другое — кровь на ноже и вправду была человеческой. Да и сам он, темный, пропитавшийся силой, явно оборвал не одну жизнь. Откуда девочка его взяла?
Или…
Он проверял кровь тех девушек потому, что положено в подобных случаях проверять. Но ни заклятий, ни зелий не обнаружил. Тех зелий, которые можно обнаружить самому.
Он ведь пес, а не алхимик.
И да, он способен смешать толику плоти с тертыми камнями, как способен понять, что означает изменение цвета раствора, благо справочники с таблицами имелись. Вот только в суде его экзерсисы не будут иметь никакого значения. Да и зелье, которое чуть сложнее обыкновенного… хватит ли стандартного камня, чтобы зацепить какую-нибудь редкую траву?
Или остаточные эманации маленького, но опасного заклятия?
Кирис поморщился.
— Идем, — сказал он, поднимаясь, и руку протянул. Рута приняла. Правда, не сразу. Пауза была едва заметна, как и выражение недовольства, мелькнувшее на нежном ее личике. Интересно, чего она ждала? Уж не того ли, что Кирис бросится задерживать так нелюбимого ею братца?
Или вовсе убьет на месте?
Ручка была прохладной и легкой.
Девочка — милой настолько, насколько это возможно с ее некрасивым по сути лицом. Она смотрела под ноги. Вздыхала. И кажется, почти поверила, что у нее выйдет…
— Дорогая, что случилось? — эйта Ирма была в полосатом платье, отороченном лисьим мехом. Серый палантин. Бирюзовый зонт.
Тонкие браслеты на руках.
Капля помады ярким пятном. Эйта немолода, но все еще хороша, о чем знает.
— Бабушка… — всхлипнула Рута, вырывая руку. — Бабушка, я так боюсь… Йонас…
Эйта чуть отстранилась.
Не сказать чтобы внуков она не любила. Любила. По-своему. И этой любви не хватило для объятий. Или дело в том, что платье помнется? Эйта в мятом платье — это… неправильно.
— Что происходит? — Мар спускался под руку с женой.
Первая?
Вторая?
Кирис с раздражением подумал, что порой благородные сами не знают, чего им хочется. Однако следовало признать, что пара была красива. Лайме шел костюм темно-лавандового цвета, подчеркивал невероятную хрупкость ее, хрустальность.
— Происходит, — сказал Кирис, выдержав взгляд. Он никогда не позволял себе забыться: благородный эйт не снизойдет до дружбы с простолюдином. Пусть даже и называет того другом.
