Правильность, педантичность, прямо-таки отчаянное стремление быть во всем идеальным внешне, и черт знает что кроющееся внутри. Человек традиций, одним словом. Пусть лично своих, а не исторических, культурных, наследственных и прочих, но строго соблюдающий придуманные правила, ни на шаг не отступая в сторону. Зачем он соорудил все эти ограды, крепостные рвы, сторожевые башни и остальную ерунду? Кто ж его знает… Наверное, другого выхода не было. Не нашел в смысле способа лучше справляться со своими тараканами. Зато устроил уютную берлогу, в которой теперь холит и лелеет скотину.
Плохо, если его дедуля такой же упертый. Правда, вчера он казался человеком вполне разумным и выдержанным: будем надеяться, сразу не прибьет – выслушает. Хотя… Что я могу ему сказать? Дяденька, держите Амано крепче, а то он только под ногами мешается? Да, стоит хорошенько подумать над своими последними словами.
Стучать или звонить я не стал: сел на ступеньки, спиной к входу. Как открывалась дверь, слышно не было. Вообще ничего не было слышно, только над правым плечом вдруг возникло длинное, слегка изогнутое лезвие. И прикоснулось режущей кромкой к моей шее.
Вот они, гримасы научно-технического прогресса во всей красе: поскольку современные стали и сплавы существенно отличаются своим составом от тех, что использовались еще сто лет назад, вся древняя оружейная амуниция считается чем? Правильно, предметами искусства. И возить ее можно с собой иногда даже безо всякого декларирования, а так, в личном ручном багаже. Чем, видимо, и воспользовался товарищ, который сейчас тыкал в меня острой железякой.
– Что тебе здесь нужно?
Разговаривать умеет? Это отлично. Это просто здорово.
– Получить немного уверенности в том, что один старый человек не настолько стар, чтобы наделать детских глупостей.
Лезвие прижалось к шее еще сильнее, обжигая кожу порезом, потом вдруг исчезло вовсе. Растворилось в тишине вместе со своим хозяином. И тишина парила вокруг меня блаженно долго. А когда все-таки решила посторониться, то снова нарушилась не звуками шагов, не шуршанием ткани, а голосом. Вот бы мне когда-нибудь научиться так бесшумно двигаться!
– И какие же глупости я, по-вашему, собираюсь наделать?
Неужели все они действительно настроены на разговор? Странно. А как же угрозы убиения при малейшем приближении? Куда-то скоропостижно и благополучно испарились? Что ж, напоминать о них не буду, а то еще передумают и вернутся.
– Например, поссориться с внуком.
– И что нас должно поссорить? Моя забота о его безопасности?
Ага, понятно. Держим Амано взаперти, чтобы защитить. Объяснимая тактика, даже заслуживающая уважения. Только чертовски вредная и бессмысленная.
– Вы хорошо сказали, господин Ишикава. Не знаю, понимаете ли, но сказано очень верно. Забота – «ваша». Безопасность – «его». Не чувствуете несоответствия, маленького такого?
Он помолчал, этот мудрый старикан, потом подобрал свои национальные одежды и присел рядом. Справа от меня.
– У вас кровь идет.
– Знаю.
Мы снова погрузились каждый в свои мысли. Вернее, надеюсь, что дедуле было о чем подумать, потому что у меня самого голова была с утра совершенно пуста.
– Есть еще право сильного, – сказал дед.
– Ага. Есть. Осталось только договориться, кто сильнее: тот, кто побеждает, или тот, кто не сдается?
– Откуда вы знаете, что мой внук…
– Он же ваш внук.
И снова – чинная пауза, этакий островок медитации посреди бурного течения жизни. Благодать, да и только!
– Мы с ним плохо знаем друг друга.
Любопытная фраза. Многообещающая.
– И вы хотите узнать его получше?
– Да. Но вот хочет ли он того же в моем отношении?
Если я имею хоть какое-то представление об Амано, то не просто хочет, а сгорает от желания поближе познакомиться с дедом. Особенно учитывая последние подробности. Но первым навстречу, простирая объятия, не бросится. На насилие отвечают насилием, не правда ли? В смысле капитан Сэна всегда отличается адекватной реакцией на сложившиеся обстоятельства. По сравнению со мной особенно. Можно, конечно, сказать, что надо быть гибче, идти на компромиссы… Только тогда не человек получится, а шланг.
– Вы позволили ему выбирать самому? – Молчание в ответ. Так я и думал. – Как там, в тупике? Хорошо? Уютно, наверное?
– Что вас связывает с моим внуком?
О, на этот вопрос могу ответить совершенно честно:
– Его работа.
– И только? Вы слишком хорошо понимаете мотивы его поступков.
– А вы разве нет? Что тут вообще непонятного? Он – молодой мужчина, привыкший жить самостоятельно. Успешно движется вверх по карьерной лестнице, занимаясь любимым делом. Строит свою жизнь по однажды выбранной схеме. И вдруг появляетесь вы. Неизвестный фактор. Пока внук не поймет, что от вас можно ожидать и что – нужно, будет обороняться. И чем сильнее вы будете давить, тем крепче будут становиться его щиты… Обыкновенная история двух сильных людей.
– А вы часто уступаете?
– Я? – Да постоянно и всем подряд. – Сильному противнику – никогда.
– Вот видите!
– Но я же не называю себе умным человеком.
– Хотите сказать, что я тоже…
Старый дурак? Есть маленько. Но ему простительно. Возраст опять же. Хуже, когда дурень – молодой: шансы поумнеть слишком призрачны.
– А кто вас знает? С виду вроде человек уважаемый, а творите ерунду какую-то. Закрыли внука в доме, отрезали от внешнего мира и хотите, чтобы к вам прониклись обожанием. Умно это или нет? Вам решать.
– Так, может, я уже все для себя решил?
– Ну и отлично! – Я хлопнул ладонями по коленям и поднялся. – Счастливо оставаться тогда.
Он тоже встал со ступенек:
– А собственно… Зачем вы приходили?
– Я живу, чтобы служить. И не обсуждаю приказы, а исполняю их. И, поскольку моя сеньора приказала мне прийти и удостовериться, что некий молодой человек находится в полном здравии и добром расположении духа, я… пришел, вот и все.
– Удостоверились?
А на этом он меня ловко поймал: докладывать тетушке будет совершенно нечего. В смысле развития ситуации.
– Значит, выполнили приказ лишь наполовину.
– Вроде того.
– И просто отступите с полпути?
Теперь откровенно смеется. Не двигая ни одной черточкой лица, конечно, но и слепой бы догадался, что происходит.
– Вы же мне категорически запретили приближаться к вашему внуку. Под страхом смерти. Допустим, я попаду в дом. И допустим, даже успею увидеть пленника. Но в мертвом виде вряд ли смогу выполнить вторую часть приказа. Так что лучше вернуться и получить нагоняй, чем навсегда потерять возможность отвечать за свои ошибки.
– Истинная храбрость заключается в том, чтобы жить, когда правомерно жить, и умереть, когда правомерно умереть, – задумчиво произнес старик, словно что-то вспоминая или цитируя, а потом вдруг предложил: – Заходите!
– Я успею хоть помолиться перед смертью?
Он улыбнулся:
– Сегодня в этом нужды не будет. Делайте то, что вам приказали.
Ага, тетушка тоже иногда так поступает. Прикидывается щедрой, чтобы в следующее мгновение отобрать все даденное, да еще с процентами.
– Что потребуете взамен?
– Моя корысть настолько очевидна?
– Скажем, не особо прикрыта.
Кажется, старик впервые нормально усмехнулся, становясь похожим на уже вполне живого человека.
– Несколько слов. Всего несколько слов. Возможно, если их произнесете вы, мой внук услышит больше, чем пытался сказать я.
– И что же это за слова?
Господин Ишикава перевел взгляд куда-то в светлую даль.
– Я хочу всего лишь побыть со своим внуком. Чтобы в неумолимом течении времени появилось хотя бы несколько минут, разделенных пополам между нами.
– Что для вас важнее? Чтобы я «сказал»? Или чтобы он «услышал»?
– Если вам удастся второе… Я поверю, что на свете еще случаются чудеса.
Чудеса? Это же моя основная профессия! По крайней мере, все невозможное и невероятное. Конечно, дурного получается больше. Ну так и я пока еще не дипломированный волшебник.
Длинный коридор. Дверь в самом конце. Закрытая для всего мира и меня заодно. Швейцар, впрочем, стоит тут же.
– Пропусти его, Катсу, – тихо сказал старик.
Ни вопроса, ни возражения, только четкое исполнение приказа и освобожденный для прохода дверной проем.
– Мы не будем вам мешать.
Вот за это спасибо. Хотелось бы еще быть уверенным, что не подслушивают, но, как говорится, бери, что дают, и будь благодарен.
Шагаю через порог. Амано, судя по внешнему виду, вполне жив и здоров, но расположение духа не доброе и не злое. Никакое вообще. Сидит посреди коврика, который почему-то считается матрасом, глаза закрыты, лицо… Будем считать, умиротворенное. Ну это как раз дело поправимое!
