оказался в зале погранконтроля, в отличие от ночного визита, совершенно пустом. Ни пограничников, ни вояк, ни уборщицы. «Все-таки, что напутствие собрата по несчастью значило?» – озадачился Семен Петрович, вспомнив, что сокамерник в момент ареста команде нечто артикулировал. Воспроизвел в памяти недавнюю мимику «Коли» и наконец скорее догадался, нежели постиг: «Кто я, ты не знаешь». Что навело на догадку, он не уловил, зато тотчас в нее уверовал. Собственно, так и есть, напоминал зачем?..
Вновь коридор, на сей раз совершенно безобидный – обычные офисные двери. И такая же, как и в секторе границы, тишина, будто не аэропорт, а заброшенное кладбище. Неужели персонал за ненадобностью эвакуирован? Выходит, Шахар не врал, утверждая, что «Аэрофлот» – последний воздушный мост Ирака. Только чему радоваться? Крышка-то котла захлопнулась.
Коридор заканчивался – в десяти метрах глухая стена. При этом конвоир молчит, будто в сомнениях, в то ли крыло попал. Между тем перед двумя последними офисами Талызин остановился. Обернувшись, запечатлел неожиданную, постигшую конвойного метаморфозу: робкие кивки головой в сторону последней справа двери. Вот те раз! Что с ним? Спесь подевалась куда?
Семен Петрович взялся за ручку, но нажать не решился и руку убрал. Как без стука? Робко взглянул, казалось уже, на попутчика, точно испрашивая согласия, а может, совета. Тот протянул руку и тихонько постучал. Услышав «Входите», осторожно приоткрыл дверь, просовывая в зазор голову.
Как он прошел в комнату и был усажен, Талызин не помнил, поскольку буквально с порога его подхватил водоворот противоречивых, парадоксально сплотившихся ощущений: прилив надежды, брызнувший снопом искр, ужасающее, грозящее разоблачением открытие и затесавшийся промеж двух антагонизмов позыв свою одиссею прожить. Нет, не пересилить Голгофу, а именно прожить, смакуя, словно мазохист, интригу, какие бы мучения та не принесла.
В комнате двое: полковник, инициатор ночной облавы и, во что с трудом верилось, завотделом энергетики Минпрома Ирака, знакомый по прошлой командировке. Значит, нужен им! Да еще как, коль столь важный чин собственной персоной! Так что молчок иракского Минпрома на телекс ГКЭС, впрямь, следствие неразберихи!
Между тем тут же в комнате, на приставном столе, его распахнутый, второй раз за сутки перелопаченный чемодан. В нем, поверх расхристанного шмотья, гостинцы гастролера – книга и футляр от заколки. И безнадежно запоздалое прозрение: в этих двух, на обывательский взгляд, невинных предметах кроется не тайна и не загадка, а страшная разрушительная сила. Лишь в смирительной рубашке похмелья, спеленавшей тело и мозг при первой встрече с гастролером, можно было воспринять «миссию» как левак вагоновожатой. Да, не вызывало сомнений, функция нарочного – противозаконна и в случае разоблачения не сдобровать. При этом убаюкивала иллюзия, что возможный разоблачитель обречен рассмотреть насильственный характер подряда, к которому случайного «чайника» склонили шантажом. Коль так, то снисхождение, а то и помилование, надеялся далекий от гадюшника, именуемого «органами правопорядка», «чайник», вполне осязаемы. И успокаивал себя: по большому-то счету, на повестке дня – контрабанда, повседневное, весьма распространенное правонарушение. Больше того, когда на установочном инструктаже был назван получатель гостинцев – советский посол в Багдаде, лицо, априори далекое от криминала, на затянутом тучами небосводе вспыхнуло подобие осветительной ракеты. Если столь влиятельная фигура, как Посувалюк, – интересант, то, возникни осложнения, его содействие подразумевалось.
«Где так, а где совсем по-другому… – бросало Семен Петровича то в жар, то в холод. – Стал бы шпионский консорциум столь скрупулезно выстраивать авантюру, чтобы забросить в Ирак, скажем, шифровку или нечто схожее – умеренно радикальное. Заколка – не что иное, как дистанционно управляемое устройство, обращенное против военной надстройки Ирака. Стало быть, разоблачение дерзкого заговора сулит одно: зверские истязания в пыточной «Мухабарата». Без всякой оглядки на чужеземное гражданство арестанта».
Разлившаяся сыпь и мелькнувший во спасение позыв покаяться жили между тем секунду-другую. Чертик авантюры, вильнув хвостом, смел гадкую слизь, разбудив задиристого петушка.
– Тот самый? – Полковник вклеил а завотделом энергетики Минпрома тяжелый взгляд.
Энергетик заискивающе закивал, постепенно вжимая в плечи голову.
– Так тот или похож?! – повысив голос, уточнил полковник.
– Точно не сказать… – засомневался энергетик, но вскоре нашелся: – В южном комплексе его лучше знают. Вызвать начальника?
– Помогу вам, полковник, а то, не ровен час, за Ибрагимом Асафом отправите вертолет, – вмешался Семен Петрович, по двум-трем знакомым словам вникнув в диалог. – Заверяю вас, я – Семен Талызин, то самый, кто запускал энергокомплекс юга год назад. Слева от вас – Салим Барзани, завотделом энергетики Минпрома. Мы дважды встречались, хоть и мельком. Надеюсь, не затруднил беглым русским…
Салим Барзани, уловив лишь свое имя и имя начальника южного энергокомплекса, переводил взгляд с полковника на Талызина, за доли мгновения меняя лики – с пиетета на недоумение. В конце концов уставился в столешницу.
– Свободен, Салим, – небрежно бросил полковник, переключая внимание на визави.
Салим Барзани то ли не расслышал, то ли прикидывал в уме диапазон увольнительной. Полковник повторил, закрепляя послание брезгливым взмахом кисти от себя. «Минпром» подскочил и, раскланявшись в самом буквальном смысле, – как с куратором действа, так и с Талызином – тихонько бочком «по бровке» удалился.
Судя по тому, как окружение воздавало полковнику почести – от главного энергетика страны, до темного конвоира-феллаха – управляющий пыточной – во главе стола.
– Так что вас испугало, Семен Петрович? – не дал секунды на раскачку управляющий.
– Собственно, об испуге я вас хочу спросить… – Талызин почесал затылок.
– Меня? – изумился полковник, похоже, не уловив намек. Уточнил: – Когда вы вошли в кабинет.
Талызина вновь подвинуло к покаянной, но тотчас проснувшийся чертик-озорник схватил его за волосы.
– Объясните лучше: почему я задержан? Самому мне, увы, не понять! – обрушился Талызин. – Вместо полагающегося камикадзе саке, затхлая камера! – Очи инженера «колосились» скорее «Пшеничной», нежели гневом…
Полковник резко поднял руку, грозно помахал. Напомнив геокоординаты, открыл перечень претензий:
– Здесь, Талызин, Багдад, а не Владимир. Мне неважно, какой вы польза принесли Ираку год назад. А важно знать, почему оказались здесь после два отказа, фактически, прибыли без разрешение. Но это только первый вопрос. Мне кажется, самый легкий… И не сомневайтесь, на все я получу ответ.
– Знаете что, уважаемый, – Талызин скрипнул стулом, – меня долго уламывали на эту командировку. Убежден, не прихоти ради, а потому что крокодиловы слезы лил ваш Минпром. Что там не сработало, какая телеграмма затерялась – мне все равно! Так или иначе вы мне обязаны, а не я вам! Так что отвечать не буду и хоть сейчас готов убыть домой.
Полковник чуть подался вперед, передавая блеклый, неочевидный порыв, точно между двух диаметрально противоположных решений потерялся. Но тут, будто найдясь, потянулся к выдвижному ящику столешницы. Открыв, хаотично копошился, точно содержимое ему незнакомо. Наконец, вытащил канцелярскую металлическую линейку размером 3х30. Взявшись за оконечности, проверил эластичность и бросил на стол. Казалось, испытывая некую
