Лишь затем его пронзило, что «Дорогому С.П.» – гравировка на заколке, неким животным инстинктом им разгаданная.
Только откуда она взялась? При доскональном многочасовом инструктаже столь немаловажную деталь Шахар не мог выпустить из виду. На даче, накануне отъезда, обкатывались частности, куда менее важные.
– А зачем вам заколка, Талызин? – не желал сдаваться дознаватель. – Вы даже галстук не носите!
Семен Петрович понуро, в полном опустошении опустил голову, словно выбрасывает белый флаг. Замечание его и впрямь подкосило. Он вспомнил, что утром первого января, впопыхах собираясь у себя дома, не захватил ни одного. Теперь же, с учетом памятной надписи, – кто только ее выгравировал! – крыть нечем, ибо сувенир или подарок, как аргумент, не пройдут.
– Как это по-русски? Если не ошибаюсь, «играть в молчальника»… Ладно, мы сами проверим. Абдалла! – Полковник о чем-то распорядился на арабском.
***
г. Кунцево, в это же время
Шахару страшно не хотелось вставать, притом что валяться до девяти утра на задании – презрение буквы и духа шпионского устава. Между тем ни пассивная лежка последних дней, ни зима, притупляющая активность, здесь ни с какого боку. Не хочется и весь сказ. А точнее, назойливая судьба осточертела.
Сегодня его будут задерживать – увы, на то похоже. И, скорее всего, ноги не унести. Как и не свыкнуться с мыслью, что, поимев его сполна, свои повернулись спиной, если не предали. Коль так, то почему бы не нежиться на хрустящих простынях. Когда еще доведется?..
Тем временем «Старик» ворочается, исподволь постигая, что дуться на весь мир лучше бодрствуя. Прок от пролежней? Да и вломятся с минуты на минуту, голышом в автозак не дело. Но для начала пусть возьмут! Задешево не выйдет…
Шахар отбросил одеяло и, обувшись в тапочки, пошлепал к умывальнику, раздумывая, почему его не арестовали еще вчера, по убытии инженера. Побрился, умылся и с полотенцем на шее проследовал в зал. Завтракать, а там видно будет.
Между тем в интерьере что-то изменилось. Будто заноза в глазу – то и дело колет, но не рассмотреть. Все-таки что это, черт подери? Прошелся по залу, цепко осматриваясь. Был уже на пути в спальню, когда, развернувшись, бросился к окну. Но, сблизившись, не прильнул, прижался к стене рядом. Чуть отклонился и застыл.
В левом верхнем углу – просунут под оконную раму – листок плотной бумаги. На нем рукописный английский текст крупными буквами: «Дом окружен, сдавайся. Не позднее 10:00 распахнуть входную дверь, лечь у порога лицом вниз, сомкнуть руки на затылке. При неподчинении – слезоточивый газ».
«Значит Багдад принял рейс «Аэрофлота», – первое, о чем подумал «Старик», дочитав ультиматум. Удовлетворенно хмыкнув, уселся на пол, но ненадолго. Переполз ко второму окну и, стоя на коленях, стал украдкой выглядывать во двор. Там пусто, но спустя минуту к даче подкатил грузовик с будкой, откуда кучно высыпалась бригада, по виду, строительных рабочих с базовым инвентарем: лопаты, кирки, прочее. Но из-за трехметрового забора, огораживавшего дачу, в поле зрения Шахара пока не попали, хотя и выдали себя шумом.
На верхней кромке забора показались пальцы двух рук, уцепившиеся за шершавый профиль. Тотчас последовал виртуозный номер: эластичный, как акробат, коротышка, за секунду преодолев преграду, оказался во дворе. Сбросив щеколду, впустил всю бригаду столь же ладных, как и он, молодцев в камуфляже под строителей. Десант, будто по заученному сценарию, распределился по периметру подворья и имитировал занятость: отбрасывал от забора снег, не выпуская ни на секунду саму дачу из виду. Кем и когда крепилась эпистола, оставалось лишь догадываться…
Шахар вновь приземлился на пятую точку, опираясь спиной о стену. На часах без четверти десять, пятнадцать последних на свободе минут. Сколько раз он смотрел в лицо смерти, а вот в дверь казенного дома, как ни диво, не доводилось. Раскрой именно такой, поскольку, реши русские его ликвидировать, стали бы на бумагу тратиться?
Между тем жесткий характер акции – полная неожиданность. Хоть и свалившийся днями колпак щелей не обнаруживал, все же вариант улизнуть не исключал. Хотя бы потому, что следили за дачей подчеркнуто аккуратно, казалось, не столько блокируя поднадзорных, сколько остерегаясь себя выдать. Теперь же не дернуться, ни одного шанса. Разве что… не вполне ясен сам маскарад. Бутафория со стройбригадой зачем? Любого мало-мальски приличного агента не сбить этим с толку. Получается, не столь дезориентируют сам объект, как убаюкивают округу, выдавая акцию за ремонт. Коль так, то ее инициатор, однозначно, не предсказуемая госмашина, а некое, играющее свою партию образование. Несложно предположить, более чем влиятельное.
Впрочем, никакая это не новость – закулисная игра патронов, пренебрегших донесением о колпаке и настоявших на завершении операции, медицинский факт…
«Старик» некоторое время вяло осматривал обиталище, в конце концов поймав себя на мысли, что к аресту он морально готов – с тех самых пор, когда обнаружил безупречно выверенную слежку. А вот, что навевает грусть, так это расставание с самим местом, оставившим метку в судьбе. Нет, не в карьере, с юных лет подменившей собою жизнь, с ее буйством страстей, вызовов, а в дневнике сокровенного, где все начистоту – сколь бы жидок тот ни был…
Никогда прежде он не сливался в чувствах и в мыслях с подопечным, пусть в ситуации нетипичной для разведки. И сплотил их отнюдь не стокгольмский синдром. Угроза расправы над близкими инженера – не более, чем эмфаза, дабы оттенить значимость миссии. «Старик», трезво оценив проблему, вывел: на первом испуге далеко не уедешь. Силовой эффект оторван от реалий огромной, все еще способной обеспечить общественную безопасность страны – как бы убедительно он не был озвучен. Здесь и защебетал, по оглашении задачи, дружеский тон, звавший не к слепому повиновению, а к партнерству.
Вчера на дорожку они по рюмке выпили и, сидя на диване, застенчиво соприкасались плечами, стыдясь выразить нечто большее. У порога между тем обнялись и расстались без слов, чтобы, «Старик» это понимал, никогда больше не встретиться.
Из памяти же их полный откровений опыт не вычеркнуть. И не потому, что удалось почти невозможное. Этой встречей Шахар окунулся в неведомую духовность, казалось бы, ему, аттестованному душегубу, недоступную. И она: самоочищение инженера назло изъянам натуры и подножкам смутного времени. К звездам – через подвиг, по большей мере, отдирая себя от присосок пагубной страсти, а где – во благо сирых и беззащитных. Инженер, так лихо вычисливший корни пришельца, не мог не понимать, что мишень предприятия – кровавый саддамовский режим.
Между тем, казалось куратору, нечто иррациональное склонило инженера в пользу багдадской авантюры – причудливый коктейль обстоятельств и мотивов. За дни, проведенные на даче, Шахар вдоволь покопался в той экзистенциальной чехарде, чтобы в конце концов убедиться в искренности намерений
