убить. Я и представить не мог, что кто-то умрёт…
– Но ты не пытался, – говорю я ему. – Увёл колесницу. Выбор был за тобой.
– Возможно, это вышло случайно.
– Неправда, Дориан. Я тебя знаю; я тебя видела. Видела твои глаза. Отец загнал тебя в угол, и гонка славы стала для тебя единственной отдушиной, но ты не обязан быть таким.
Дориан продолжает смотреть вперёд, но уголок рта приподнимается в горькой усмешке. Опускает взгляд, постукивая пальцами по запястью. Улыбка сходит с лица.
– То, что ты сделала сегодня… пытаясь спасти земельщика… – Дориан пристально глядит на меня, словно не вполне понимает, кто перед ним. – Всегда задавался вопросом, почему съёмщики интересуются гонкой славы, хотя не могут в ней участвовать. Рассуждал, что, возможно, им нравится смотреть на храбрых земельщиков. – Я приподнимаю бровь. – Но теперь знаю почему. После случившегося утром. Они спускаются, чтобы увидеть, понимают ли земельщики, какая смелость требуется, чтобы жить снаружи Террафорта.
– Храбрость подразумевает наличие выбора, – замечаю я раздражённо.
Дориан обдумывает мои слова, затем кивает.
То, что он решает ничего не добавлять, сердит меня ещё сильнее. Мне хочется поспорить, осудить земельщиков и всякую несправедливость. Но я вынуждена смолчать.
Я так устала.
А Дориан прикован к короне. Хотелось бы, чтобы он разорвал эти цепи. Они удерживают его внутри мраморной статуи, которую он являет миру. Пока Дориан их не сбросит, хотя и хочет двигаться дальше, цепи продолжат обматываться вокруг него и возвращать его к началу.
Кем бы ни был тот Дориан, он фальшивка. Настоящий же здесь, передо мной. Не совсем тот, которого я потеряла, но, во всяком случае, его тень.
Кровь приливает к лицу. Гнев. Думаю, что гнев, настоящий. На то, как Соломон запугивал его в детстве. Как вжимал собственного сына в стену.
Что Соломон сделает с Дорианом, если тот проиграет?
В животе бурлит брезгливое отвращение.
Этого недостаточно, чтобы я отодвинула интересы семьи в сторону. Но достаточно, чтобы не давать мне покоя, когда одержу победу.
Почему наш мир такой странный, такой жуткий? Подбираем объедки. Боремся за жизнь. Отчаянно пытаемся сохранить наши души нетронутыми. Мой отец и отец Дориана повзрослели, не ударив и пальцем о палец, чтобы изменить то, что обратило их сердца в камень. Они всё только усложнили и позаботились о том, чтобы мы при этом страдали. Мы сражаемся за крохи влияния и самоуважения, в точности как они. Проживаем их травмы. Прячемся так же, как были вынуждены прятаться наши отцы.
Дориан встречается со мной взглядом, распутывая нити моих мыслей. Накрывает мои пальцы ладонью. И не убирает её.
Словно всё понимает без слов. Словно знает. Эта мысль меня не тревожит. Наши отношения уже были такими раньше. Говорить с ним всегда странно. Словно могу поделиться чем угодно. Он никому не расскажет. Точно так же как я не выдаю его секреты другим. Глаза Дориана вновь потемнели. Что он видит? Разглядывает моё лицо, как я его? Когда подошёл так близко? Его грудь поднимается и опускается при глубоком вдохе. Начинает что-то говорить, но ему не дают закончить.
Со скалы скатывается гравий. Вздрогнув, поднимаю глаза и вижу двух мужчин на краю обрыва. Наблюдающих за нами. Одеты в чёрное. Стражники? Дориан отдёргивает руку, как если бы его ударило током. Выпрямляется, безжалостно притянутый в свой мир.
– Дориан, – произносит один из незнакомцев ровным тоном. – Отец желает видеть тебя до паломничества в святилище.
Они не смотрят в мою сторону. Словно я всего-навсего камень на берегу.
Глава 27
У меня уходит больше часа, чтобы уговорить Эмрика пойти со мной на мероприятие. Мама с папой уже отправились проведать Лирию, а он не занят ничем особенно увлекательным.
– Идём, Эмрик, – говорю я. – Предполагается, что возницы будут с семьёй. Не могу же я единственная прийти в одиночку.
Делаю грустную мину, и этого достаточно; он отряхивает куртку и запирает лавку перед уходом.
Только когда ступаем на отмель, Эмрик бормочет что-то о том, чтобы оставить записку родителям на случай, если те вернутся раньше.
Но всё, что было до этого, кажется незначительным. Мы на пути эмпирейских старейшин. Потерпевших кораблекрушение у незнакомого острова под палящими лучами солнца. Что творилось у них на душе? Были ли они напуганы? Полны надежд? Несмотря на то что вдоль дорожки тянутся фонари, огонь которых освещает ночь, она лишь тень себя прежней. Сколько времени пройдёт, прежде чем её поглотит море? Накроет ли святилище водой? Затеряется ли наша история во времени?
Облака расходятся, и в лунном свете мягкое золотистое сияние по бокам чёрного как смоль эмпирейского святилища становится ярче. Здание-сфера больше козерога. Оно мощное, как горная порода, из которой вытесан Террафорт. Чудо из чудес. Мы с Эмриком глядим друг на друга, а затем снова на святилище, застывшие в моменте, испытывающие состояние невесомости, чувство благоговения перед тем, чего достигли старейшины.
Сходим с дорожки вместе.
Я опоздала и пропустила инструктаж возниц. Но у меня не было чистой одежды. Пришлось постирать ту, что была на мне, песком и подождать, пока высохнет. Провожу ладонью по рукаву белой рубашки. Так непохожа на мои настоящие вещи и всё же весьма узнаваема после двух гонок, на которых я была одета в те же цвета.
Хорошо уже, что я не в грязном.
Вход, как и у Террафорта, охраняют вооружённые съёмщики. Но если я думала, что особняк Землевластителя и больница подготовили меня к посещению святилища, то ошибалась.
Первое, что меня поражает, – неестественная прохлада внутри. Словно я очутилась во сне. Прохожу дальше, и звук и запах океана затухают. Даже Террафорт не заглушает стихию до такой степени.
– Тебе не кажется, что здесь дышится иначе? – спрашивает Эмрик, потирая большой и указательный пальцы друг о друга, словно воздух можно поймать.
Понимаю, о чём он.
– В воздухе определённо есть что-то искусственное.
Повсюду по стойке смирно стоят стражники в форме. Эмрик держится поближе ко мне, в его хмуром взгляде читается недоверие к охране.
Линии чёткие, всё изобилует чистыми зеркальными поверхностями. Отчего кажется, что в святилище полно людей в каждом углу. Мои шаги, даже самые лёгкие, громко стучат по алмазно-чёрному полу. Здесь нет ни камня, ни дерева, но постройка возведена на знании столь глубоком, что то отправилось на покой вместе с его хранителями. Святилище напоминает один из залов особняка Землевластителя, если бы тот, растянувшись, превратился в архитектурного гиганта. Грандиозное, неповторимое и, пожалуй, одинокое.
Зона, открытая для посетителей, представляет собой большой зал со сводчатым потолком, поддерживаемым дюжиной колонн. По обе стороны ниши ярко мерцают узорчатыми фонарями, развешанными вдоль стен, которые покрыты молочно-золотистым стеклом. Хотя это музей, сооружение ушедшей эпохи, оно также имеет религиозное значение, выполняет роль своего рода храма. В этой неповторимой конструкции есть место, которое, по мнению многих, слышит ваши надежды и
