приличное расстояние.
Четверо подсобчих и двое «Геликс стратис» выбегают с цокольного этажа зала возниц. Жалкое зрелище.
– Хватайте плавник-гриву! – кричу я.
Чья-то ладонь оплетает мою руку, сдерживая меня. Пытаюсь сбросить её с себя, но она крепко вцепилась.
Шестеро мужчин формируют оборонительную шеренгу. Безнадёжно хрупкую в сравнении с раздувшимся мариленем. Ужасающе комичное зрелище. Исидор позади них ползёт на боку, оставляя за собой тёмный след свежей крови. Подсобчие натягивают между собой канат.
Марилень так резко взмахивает хвостовым плавником, что мужчины отступают. Зверь вонзает жёлтые клыки в руку одного из них и лягает другого. Затем топчет укушенного. Хрустят кости, с трибун доносятся крики.
Никакая это не слава.
А кровавая баня.
Сердце учащённо бьётся. Я проделывала это столько раз, что исход кристально ясен. Силюсь закричать, сказать им, чтобы уходили, спасались. Но слова не слетают с губ.
Дориан чертыхается.
Оставшиеся мужчины набрасывают верёвку на взбесившегося мариленя, стаскивая его с мёртвого подсобчего, но один мощный взмах рогов, и зверь опять свободен. Марилень медленно поворачивается, отбрасывая длинные тени на хребет, и пристально смотрит на Исидора.
Позабыв об осторожности, мужчины кидаются к зверю. Наматывают канат ему на рога – в четыре отростка ослепительного оттенка, самые большие из всех, что можно было видеть за время гонки.
Никто не пытается усмирить мариленя за плавник-гриву.
Снова кричу.
Меня не слышат.
Мужчины на обоих концах верёвки дёргают за неё. Но марилень слишком силён. Слишком умён. Готова поспорить, волны его разума вздымаются. Будь Эмрик здесь, велел бы мне спрятаться, бежать. Даже тут, наверху, мы все в опасности. Океан завладел чудовищем целиком.
Марилень зарывает когтистые лапы в песок и перестаёт тянуть. Подсобчие справа от него падают друг на друга. Высвободившись из-под каната, зверь устремляется вперёд.
Мужчины в скверном положении. Марилень не устанет (в отличие от них). Хрипы их тяжёлого дыхания наполняют трассу. Где подкрепление? Почему люди на трибунах не требуют, чтобы прислали подмогу? Что со всеми ними не так?
Марилень отскакивает назад, увлекая подсобчих за собой. Вспарывает одного из них от брюха до шеи, вонзая клыки во внутренности. Мужчина ещё жив и вопит во всю глотку. Пока не замолкает. Остальные, охваченные ужасом, замирают на роковую секунду, после чего тела вырастают на полу кучей, словно пучки морской травы.
Творится сущий ад. Не за это люди болели.
Думаю о брате, атакованном мариленем.
Затем спрыгиваю с балкона на мокрый песок и бегу. Кто-то кричит мне вслед.
У меня получится. Если удастся обуздать мариленя, остальные смогут выбраться и унести возницу. У него появится шанс. Пусть даже это Исидор Грей, я – Корал Охотник. Если кто и должен помочь, так это я.
– Сюда! – Кто-то бросает мне канат, и я ловлю его в воздухе.
Марилень ощущает моё присутствие. Гигантские острые рога опускаются, нацеленные на меня. Бросаю верёвку вправо, между зверем и хребтом. Как и ожидала, марилень удивлённо оглядывается на большую каменную конструкцию, возвышающуюся рядом с ним. Поворачивается, дико фыркая. Давая мне достаточно времени, чтобы скользнуть влево и, смыкая плавники, схватить его за гриву одной рукой, а отросток рога другой.
В считаный миг я верхом на марилене, и один из подсобчих тычет его заргинином в ноздри.
– Довольно! – рявкаю я. Мир погружается в потрясённое молчание. Слышны только вздохи и затихающие крики. Несколько напряжённых мгновений зверь шатается взад-вперёд и вбок и наконец с содроганием останавливается.
Подсобчие спешат к мариленю, заменяя меня. Я соскальзываю, боль взмывает по ногам. Пошатываясь, отступаю назад.
Исидор неподвижно лежит посреди трассы. Вокруг него растекается красная лужа. Стражники «Геликс стратис» разговаривают по рациям, качая головами.
Даже издалека на выщелоченно-белой коже Исидора видны крошечные чёрные жала мариленя. Узкие струйки крови образуют на лице паутину вен, падая с негромким «кап, кап, кап» в бассейн внизу. За ними поспевает чёрная слизь мариленьего яда. Тело сдулось, будто все органы и кости превратились внутри в кашу, оставив одну оболочку. На мёртвых, когда сердце не бьётся, а мозг не борется, яд действует по-другому. Продолжает работать, превращая Исидора в нечто и на человека-то не похожее.
Ему было всего семнадцать.
У меня чешется ухо, словно кожа в ржавчине.
Это слишком даже для меня.
Думала, случившееся утром не повторится. Что смерть покинула остров и мне не придётся наблюдать чьи-либо страдания. И ради чего? Ради золота и славы.
Бросаю взгляд на трибуны. Истерия. Крики. Места для съёмщиков почти пусты. Сейчас скорбят земельщики, потрясённые внезапным поворотом событий.
Семья Исидора тут? У него есть братья или сёстры? Они видели, как он погиб? Беспомощные и отчаявшиеся, находящиеся там, наверху, пока Исидор истекал кровью здесь, внизу?
«Лирия в безопасности, она проходит лечение в больнице. Сестрёнка в безопасности».
Землевластитель вновь выходит на балкон. Поднимает ладони. На арену опускается торжественная, пусть и неохотная тишина.
Никто не предпринимает попыток накрыть изуродованное тело Исидора.
Он лежит там, мёртвый, на всеобщем обозрении.
Землевластитель заговаривает. Я слушаю не думая. Шаблонное выражение скорби в связи с потерей бесценной человеческой жизни. Называет Исидора великим возницей, которым тот в действительности не был. Но последняя часть её заявления – та, перед которой она ненадолго замолкает, – заставляет арену затаить дыхание.
– В связи с трагедией никто из оставшихся участников не выбывает в этом туре. Увидим их всех в итоговой гонке славы.
Остались я, Дориан, Арлин, Иуда, Саран и Эммануэль.
Само собой, финальному состязанию быть. Смерть на трассе не остановит крупнейшее событие Офира. Потрясение от только что увиденного, боль, печаль и отрицание сконцентрированы теперь в узком кругу спускающихся от трибуны к трибуне. В семье Грея. Но лица остальных обращены к Землевластителю Минос. Люди поддерживают её одобрительными криками. Обсуждают, кто следующий.
Вот и вся слава гонки – кровавый спорт.
Не более. Так было и так будет всегда.
Мне внезапно становится холодно – холоднее, чем когда-либо прежде. Жестокий ветер хлещет по краям, ледяные кинжалы впиваются в обнажённую кожу.
Сгибаю пальцы, сжимаю и разжимаю кулаки. И бреду прочь.
Златошторм и других мариленей снова взяли на привязь. Смотрю на неё, и взгляд цепляется за пристёгнутую к ней колесницу; та разваливается. Сердце замирает.
Люди глазеют на меня, когда прохожу по залу возниц. Иуда пытается меня остановить. Делаю вид, что не слышу. Лицо пульсирует прилившей кровью, в мозгах поднимается жар, но я усилием сохраняю выражение лица невозмутимым. Ноги сами несут меня по ряду коридоров, и я направляюсь к одному из пустующих стойл, где могу запереться и отдышаться.
Гудение в голове всё такое же громкое.
Возможно, поэтому не слышу шума, и первая же открытая дверь, к которой подхожу, приковывает меня к месту. Дориан – ладони прижаты к стене, голова опущена – тяжело дышит, его тошнит. Тело сотрясает дрожь. Задняя часть рубашки разорвана лезвием краба-косаря, на ткани темнеет запёкшаяся кровь. Глаза крепко зажмурены, но слёзы текут по бледному
