– Нет, – мягко покачала головой Рэа, и остальные девушки повторили это изящное движение.
Аяна отчаялась, но почти сразу у неё появился другой план. Во дворец ежедневно привозили молоко, овощи, мясо из окрестных деревень. Телеги с большими ящиками, бочками и корзинами въезжали в ворота и выезжали из них. Продукты разгружались у складов, кухонь и мастерских, рядом с которыми росли хорошие, удобные, просто замечательные пышные кусты.
Она ходила вдоль ограды с Киматом за спиной, как бы невзначай приближаясь к воротам, и даже видела ту самую книгу, про которую говорила Рэа. Книга лежала в небольшом домике у самых ворот, и стражник, выпуская телегу молочника, сделал в ней пометку, а затем осмотрел пустые бочки, накрытые полотнищами ткани. Следующая телега везла овощи, и стражники открыли и осмотрели каждый ящик.
Аяна беспокойно бродила, делая вид, что показывает Кимату лошадей и быков, запряжённых в телеги. Она дождалась, когда возле склада разгрузят повозку, что привезла овощи, и та вернётся к воротам. И вновь охранники проверили каждый из пустых ящиков.
Она едва дождалась очередной «беседы».
– Служанка рассказывала мне, что однажды пылкий юноша спрятался в ящике с капустой, – сказала Риз. – Он прятался там не раз и не два, и выскакивал около кухни, а потом в этом ящике, в рваных листьях капусты, нашли ребёнка той девушки, которую он навещал. Она пыталась переправить его за ворота, к его отцу. Это было давно, при орте Рушо, и девушка была его юной наложницей. Поэтому теперь все ящики и бочки обязательно проверяют.
Аяна мысленно застонала. Она уже столько времени потеряла здесь!
Вверх, вниз. Движение смычка начинается от плеча. Конда. Конда. Конда... Они принадлежали друг другу, и она была его, а он – её. Она научилась как-то жить с этой зияющей рваной дырой в груди, но даже Кимат не мог заполнить эту рану и заживить её. Аяна смотрела на него, маленького, пухлого, смуглого, и видела Конду, высокого, скуластого, с красивыми бровями и весёлым прищуром тёмных глаз. Она просыпалась по ночам, задыхаясь, и ходила кругами по комнате, и постепенно снова начала погружаться в тёмную глубину, плескавшуюся где-то внутри неё.
Она не видела выхода. Кин и Сэв всё чаще спрашивали, изволит ли госпожа развлечься, и их голоса звучали всё тревожнее.
– Госпожа не может покинуть дворец, – сказала Сэв, стиснув зубы.
– Но должен же быть выход! – с отчаянием воскликнула Аяна.
– А госпожа видит какой-то выход? – Сэв чуть не рыдала.
– Я умру здесь, и мой сын останется один, в чужой стране, никому не нужный, – тихо сказала Аяна, садясь на кровать. – Каждый день я всё больше умираю. Я заперта здесь.
Она должна была уже давно быть в Арнае. К этому времени она должна была уже прилично удалиться от берега, где осенью начинались те самые «противные ветра». Конец сентября, а она ни на шаг не продвинулась.
Тави приходил и смотрел, как она пытается играть на доло, сидел с ней и пил ачте. Аяна поражалась его терпению, тому, как настойчиво он пытается приблизиться к ней.
– Госпожа желает развлечься? – спросил он немного встревоженно, увидев тёмные круги у неё под глазами.
– Мне одиноко, господин, – сказала она тихо, шагая кругами по комнате, хотя больше всего её хотелось заорать: «Выпусти меня, ублюдок!». – Мне так одиноко.
– Беседы с девушками не развлекают тебя? – спросил он.
– Больше нет, господин.
Он смотрел, как вяло она двигается, и вздохнул.
– Может, принести тебе доску и камни для дэйрто?
Аяне хотелось кричать. Ей хотелось крикнуть, спросить, неужели ему доставляет удовольствие смотреть, как она погибает, запертая здесь? Но на это не было сил. Она продолжала шагать, и предметы, стоявшие вокруг неё, двигались, а она шла, и шла, и шла, оставаясь на месте.
62. Октябрь – грустный месяц
Через пару дней Кин вошла к ней со встревоженной улыбкой. Аяна сидела на кровати, мерно постукивала затылком об стену и безучастно глядела, как Кимат пытается ходить, шатаясь и кренясь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Госпожа, к тебе пришли... Это из южного дома радости!
Аяна замерла, потом медленно встала. Сердце стучало невпопад и переворачивалось. Ис... Он прислал к ней Ис! Ис поймёт, она поймёт и поможет!
Она поспешила к двери, та открылась. Но надежда была напрасной, и Аяну охватило отчаяние.
– Пао...
– Здравствуй, Аяна, – сказала Пао нежно. – Мне сказали, ты хотела видеть меня. Я пришла. Ты довольна?
– Пао... я... Да. Спасибо, что навестила меня.
Пао прошла и грациозно села на одну из подушек.
– У тебя здесь уютно, – сказала она, оглядываясь. – Почему ты живешь здесь, а не переедешь в другое здание?
Аяна представила, что ей придётся сделать, чтобы переехать в другое здание, и поморщилась.
– Не хочу.
Пао помолчала, потом поднялась и прошлась по комнате, мягкая, в нежно-зелёном халате, и слабое, едва заметное благоухание цветов разлилось по комнате. Её башмачки неслышно ступали по доскам пола, но спина была прямой, как натянутая тетива.
Она подошла к столу у стены, на котором пылился закрытый короб с доло, и щёлкнула застёжкой.
– Красивый, правда? Ты играешь?
– Нет, – покачала головой Аяна. – Я не умею.
Пао наклонилась над коробом и сыграла короткую мелодию. Её руки плавно двигались над струнами, и доло тихо пел, приглушённый пышными подушками.
– Ты училась? – спросила Аяна.
– Училась... начала пару лет назад.
Она погладила доло нежными белыми пальцами с острыми молочными кончиками ногтей и закрыла короб.
– Как там девушки? – спросила Аяна. – Ис и Ари? И остальные?
– Тебе понравился праздник фонарей? – вдруг спросила Пао.
– Да. Было красиво. В первый раз в жизни видела такое.
– А чиарэ?
– Очень.
Аяну охватило какое-то щемящее чувство тщетности и безысходности происходящего.
Тишина была долгой и вязкой. Пао села на подушку вполоборота к Аяне, любуясь на зелёную лужайку за перилами балкона.
– Что собираешься делать? – спросила она.
– Что?
– Октябрь – грустный месяц. Чем займёшься?
Аяна смотрела на её затылок, на воротник халата и причёску. В Пао не было ни одной неаккуратной линии, ни одной плохо выверенной черты. Тёмные, короткие тонкие волоски вдоль шеи спускались от линии роста волос вниз, в ровный вырез жёсткого воротника, за тонкую белоснежную рубашку, и на бархатной, будто светящейся коже смотрелись трогательно, как пух на голове младенца.
– Не знаю, – сказала Аяна. – Буду ходить тут среди деревьев и камней и скучать.
Пао вздохнула и повернулась к ней.
– Ладно, Аяна. Я пойду. У меня ещё есть дела сегодня.
Она изящно поднялась и подошла к двери, постучала в неё и вышла из комнаты, оставив за собой едва уловимый след цветочного аромата.
Ночью Аяна не смогла заснуть. Ей снилась Пао, которая сидела напротив кровати на подушке и смотрела на неё, как Шош когда-то смотрел на Конду, и Аяна просыпалась, чтобы снова нырнуть в этот странный сон и снова проснуться. Сон был как дороги Фадо, и она мучилась всю ночь на этих не приближающих к цели волнах.
Беседу с девушками она пропустила, потому что попыталась отоспаться днём, но Кимат плакал из-за режущегося зуба, а потом случайно больно укусил её за грудь, и она стала рыдать вместе с ним.
– Госпожа, – сказала Сэв. – Я могу как-то помочь тебе?
– Выпусти меня или убей, – прошептала Аяна.
– Что вы сказали, госпожа? Я не расслышала, простите.
– Ничего. Сэв, а как можно узнать, где человек, которого арестовали?
– Нужно направить официальный запрос в ту провинцию, в которой совершено преступление.
– А если неизвестно, где совершено преступление?
– Как?
– Если известно только, что этот человек сделал?
– Надо искать провинцию, из которой его арестовали, госпожа.
– Понятно. А как?
– Ну, не знаю. Нанимать людей.
– За деньги?
– Да, госпожа.
