– Это дорого, Сэв?
– Думаю, да. И займёт, скорее всего, не один месяц. У родственника что-то случилось?
– Да. Его арестовали. Он помогал передавать в Арнай ачте, предназначенный для дворца.
– Это плохо, госпожа. Насчёт таких дел закон суров. Тебе нужно связаться с родственниками за пределами дворца или обратиться к господину Тави.
Тави? Чтобы Тави помог ей вернуть Верделла, которого считает её мужем?
– Спасибо, Сэв.
Ночь была не лучше предыдущей. Аяна ходила по комнате, и синева у неё под глазами стала ещё темнее.
– Госпожа, к тебе господин Тави идёт, – шепнула Кин и выбежала.
Аяне было всё равно. Ей уже было всё равно.
– Здравствуй, госпожа, – сказал он, входя. – Ты опять не спала? Я пришлю тебе лекаря. Ты побеседовала с подругой?
– Да, – сказала Аяна. – Спасибо. Мне стало легче.
Она в солгала, и мир не обрушился от её лжи. Он уже давно обрушился и без неё.
Тави вдруг шагнул к ней и взял её осунувшееся лицо в ладони.
– Госпожа, я завтра вечером уезжаю. Почти на месяц, как всегда в октябре. Я пришлю лекаря и скажу, чтобы Пао навещала тебя дважды в неделю.
Он наклонился к ней, и на миг его лицо оказалось совсем близко. Аяна не двигалась, глядя на маленькую родинку на его левой щеке. Он отпустил её.
– Я покидаю госпожу.
Он вышел, и Аяна легла на кровать и лежала, проваливаясь в дремоту и выныривая на поверхность яви.
63. Вверх-вниз
– Госпожа, тебе надо поесть, – сказала Кин. – ты с отъезда господина ела всего три раза, а прошла уже неделя.
Аяну затрясло.
– Я не могу! – закричала она. – Я не могу!
Она зарыдала и упала на кровать. Всё бесполезно. Всё бесполезно.
– Госпожа, твой сын испугался.
Аяна повернулась к Кимату. Он перепугался так, что зашёлся в беззвучном крике, и Аяна кинулась к нему, утешая, прижимая к себе.
– Прости меня, милый. Прости! Я просто не могу! Прости меня!
Она рыдала, потом вытерла лицо рукавом.
Дыши.
Надо выбираться из этой серой пелены. Меньше чем через месяц у Кимата первый праздник рождения. Что она подарит ему? Страх и тревогу?
Так нельзя.
Дыши.
– Кин. Принеси мне, пожалуйста, суп.
Аяна встала и натянула штаны. Сейчас она поест и пойдёт гулять, а потом сядет за доло или кемандже, и до вечера будет заниматься, а потом...
Нет. Пока так. Хватит уже глядеть в эту тёмную глубину! Она чуть не сорвалась с края. У Кимата тут больше никого нет.
– Желаете что-то ещё, госпожа?
– Нет, позже. Мой живот отвык от еды.
Она осторожно нащупывала тропинку между осыпающихся камней склона
– Госпожа пойдёт на беседу? – спросила Кин через несколько дней.
– Да. Сэв тут?
– Да, госпожа.
– Попроси её посидеть с Киматом, пожалуйста.
– Как пожелаешь, госпожа.
Аяна шла под моросящим дождём, и падающие на волосы холодные капли приносили ей радость. Она будто впервые чувствовала их, свежие, холодящие, как лойо. Она зашла в домик для бесед, но там были только Эло и Рэа, которые ели засахаренную дыню двузубыми серебряными вилочками, и Аяна извинилась и вышла наружу. Она брела без цели, пока не завидела летний домик Тави.
Он говорил что-то про красивый вид. Аяна села на скамейку под плакучей ивой. От редких капель дождя на маленьком пруду разбегались круги, и осенняя прохлада успела позолотить и покрыть багрянцем небольшое деревце с узорными листьями, которые не спеша падали в воду.
Она сидела в тишине, бездумно глядя на круги на воде, когда к ней подбежала Кин.
– Госпожа, к вам там пришли из дома радости.
– Хорошо. Сейчас приду.
Аяна встала и не спеша направилась за Кин. Может быть, на этот раз всё-таки Ис?
Она прошла совсем немного, когда услышала истошный, отчаянный женский крик, немного приглушённый расстоянием.
Он доносился со стороны её покоев.
Аяна похолодела, кровь отхлынула у неё от лица. Там Кимат! Это Сэв кричит? Или Ис? Неужели он упал с балкона? Уронил на себя столик?
Пронзительный, душераздирающий, мучительный вопль повторился, он был громче и продирал до самой глубины души, так, что у неё под коленками задрожало. Она с трудом сделала один шаг, другой, и бросилась к своим покоям, ничего не видя перед собой. Кимат!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она бежала по лестнице, билась об углы, спотыкалась, путаясь в подоле, и наконец влетела в свои покои.
Спиной к ней там стояла Пао. Она медленно и изящно обернулась к Аяне с вежливой холодной улыбкой.
– Здравствуй, Аяна. Мне приказали прийти к тебе.
Аяна оглядывала покои, дрожа, опираясь рукой на колено, а другой схватившись за дверной проём.
– Где Кимат? – свистяще, сипло выговорила она, пытаясь отдышаться. – Где мой сын?
– Ребёнок вон там, – легко взмахнула Пао в сторону лужайки.
Аяна рванулась к балкону. Сэв вела Кимата за руку вокруг пруда.
– Кто кричал? – с отчаянием повернулась Аяна к Пао. – Кто... здесь... кричал?
– Никто не кричал, – едва заметно нахмурилась та. – Почему ты так бежала?
Аяна растёрла лицо руками и села на кровать.
– Я услышала крики, – сказала она. – Я подумала, что с Киматом что-то случилось, и Сэв кричит.
– Ничего такого тут не происходило, – слегка пожала плечами Пао, отчего её халат зашуршал. – Я зашла сюда и подождала, пока тебе доложат.
– И всё?
– Да. Ещё я достала твой инструмент, вот этот, – она сделала шаг в сторону и легко откинула крышку короба, вытаскивая кемандже. – Потом я сделала так.
Она взяла смычок и провела по струнам кемандже.
Не может быть. Девушки теряют рассудок, говорил он. Они плачут от того, что госпожа делает с этим инструментом. Шесть часов в день. Три – с утра, три – вечером. Вверх-вниз.
– Пао, ты два раза провела по струнам?
Пао кивнула.
– Я хотела проверить, так ли это звучит здесь, как то, что доносится до нас там, снаружи, – мягко сказала она.
Не может быть.
– Ты не могла бы снова сыграть через пару минут? Мне надо выйти наружу. Я хочу кое-что проверить.
– Хорошо, – пожала плечами Пао.
Аяна вышла на улицу и обошла здание. На эту сторону из её комнаты вели длинные узкие окошки под потолком. Она замерла в ожидании.
Вопль раздался снова, ужасающий, мучительный, страдающий, пронизывающий до мозга костей, такой силы, что он выворачивал наизнанку всю душу, будто вспарывая её и оставляя разверстой раной зиять на черном берегу безысходного одиночества, под стынущим мёрзлом ветром, в разъедающих солёных брызгах жгучего ледяного моря.
Он доносился из окошек её комнаты.
Необычное эхо, говорил он. Три часа вечером, три часа утром. Вниз-вверх.
Аяна вернулась. Её уши пылали.
– Пао, и ты слышала это?
– Мы все слышали это, – пожала плечами Пао. – Это слышно примерно до того места на склоне, где стояла старая ограда. И каждый раз немного по-новому.
– Но почему... почему никто не сказал?!
Пао убрала кемандже в короб вместе со смычком и закрыла защёлку, потом села на подушку спиной к Аяне.
– Насколько я знаю, тебе говорили. Я посижу тут, а потом уйду, хорошо? – спросила Пао мягко.
Аяна смотрела на её затылок.
– Зачем?
– Мне приказано навещать тебя. Прости, я не смогла. Я только сегодня смогла.
Они помолчали.
– Почему ты играешь на этом? – спросила вдруг Пао, указывая на кемандже. – Он же рыдает.
– Как надорванная душа.
– Твоя душа рыдает? – изумлённо повернулась к ней Пао.
– Ты не знаешь, как это бывает?
– Слишком хорошо знаю, – тихо вздохнула Пао. – Слишком хорошо.
Она подошла к доло и подняла крышку.
– Это подарок тебе?
– Нет. Мне его дали, чтобы я играла на нём вместо... – у Аяны опять покраснели уши.
Пао провела пальцами по струнам, потом наиграла тихую мелодию, полную тоски.
– Очень грустная мелодия, – сказала Аяна. – Немного напоминает одну нашу песню.
Пао кивнула.
– Пао, ты можешь не приходить ко мне, если не хочешь, – сказала Аяна.
