что стыковочный шлюз не работает?
Насир распрямился.
— Что за харазу ты тут разводишь? Других вариантов нет! И не называй меня Насиком, женщина! Сколько можно повторять!
— Давайте успокоимся, — сказал Томаш. — Всё может получиться. Корабль большой, палубы у него изолируются, жизнеобеспечение там работает. Наверняка. Так что мы…
— А связь, как думаешь, там работает?
Лада сняла шлем с головы.
— Не стоит этого делать. Здесь тоже возгорания были, чёрт знает, чем сейчас воздух пропитан.
Но она уже никого не слышала. Её короткие волосы слиплись от пота, а глаза поблекли, как у больных, которые устали бороться со смертью. Она глубоко вздохнула, прижимая шлем к груди, и тут же закашлялась.
Томаш подошёл к Ладе, отобрал шлем и надел ей на голову. Она не сопротивлялась.
— Ты мне нужна, — сказал Томаш. — Держись. Надо попытаться.
— Я всего-то хотела полететь на колонии, — заскрипел интерком. — У нас и деньги тогда были! А ты меня потащил на этот проклятый Бакар! Ради чего? Ради одного выгодного контракта?
— Я был неправ. Я во всём виноват. Теперь тебе легче?
— Если мы из этой задницы не выберемся, я тебя убью.
— Договорились. Убьёшь. Если я сам первый себя не убью.
— Только после меня.
Насир завалил весь пол вакуумными пакетами — он добрался до старых запасов, половина которых была уже не пригодна в пищу, и тщательно проверял каждую упаковку, раздражённо отбрасывая просрочку, как мусор.
— Не влезает больше! — Насир встал на колени перед забитым снедью ранцем. — Второй, что ли, взять?
— Бери, — сказала Лада. — Томаш на этой калоше собирается, видимо, до самого Бакара лететь. Давай я тебе принесу.
— Прекрати, женщина! Надо, херзац его так, надеяться на лучшее. Вдруг там связь есть!
— Связь есть, а связаться он с нами до сих пор даже не попытался? Ты сам-то в это веришь, Насик?
— Может, и пытался, — сказал Томаш. — Может, это у нас связь накрылась. Так что бери второй ранец, Насир. Лишним не будет.
— Я бы на вашем месте надеялась на то, что невидимка появится. Но он либо прячется, либо давно по своим делам улетел.
— Либо опередил нас и уже попытался к грузовозу пристыковаться, — сказал Томаш.
— Слушайте, — прошелестел под шлемом голос Фён, — этот ваш товарищ совсем невменяемый какой-то!
Томаш по привычке обернулся, но у оплавленного проёма кают-компании никого не оказалось.
— Ты в рубке? — спросил Томаш.
— Очигледно, я в рубке! Где же ещё? Я его к вам привести хотела, а он с места не дрыгается. Бормочет что-то, а передатчик не включает.
— Я сейчас подойду!
— Вот же хаволь! — выругался Насир. — На хара нам его вообще повесили?
— Ладно, мальчики, — сказала Лада, — вы пока развлекайтесь, а я линь проверю. Вы же акробатические трюки при эвакуации собираетесь выделывать.
* * *
Джамиль сидел, широко расставив ноги, словно поскользнулся на ровном месте и не может вспомнить, как подняться. Фён смотрела на него, прищурившись, как на непослушного ребёнка.
— Несмысля какая-то, — сказала она, когда Томаш зашёл в рубку. — Я не пойму — у него припадок какой-то, что ли?
— Идаам! — Томаш наклонился к Джамилю. — Что с вами? Включите передатчик! Мы вас не слышим!
Джамиль дёрнулся, поднял голову — зрачки у него были расширенными, как у нарколептика, — и стыдливо прикрыл руками забрало шлема.
— Может, у него подача воздуха в баллонах харабурдит?
Томаш коснулся мутного экранчика на манжете Джамиля.
— Всё в порядке у него. Видимо, крыша у нашего идаама окончательно поехала.
— Я и не сомневался, что этот хаволь свихнётся! — выразился Насир.
— Да уж, — проворил Томаш. — Не бросать же его здесь.
— И чего делать теперь? — спросила Фён.
Томаш задумался, глядя на скорчившегося под ногами Джамиля.
— С баллоном неплохая вообще идея.
— В смысле? Кислород ему хочешь перекрыть? Я в таком не участвую!
— Да нет! У нас смесь есть дыхательная — как раз для таких случаев.
— Что ещё за смесь?
Даже в давящем полумраке рубке было видно, как Фён недоверчиво свела брови.
— Я сейчас.
Насир в кают-компании всё ещё складывал продукты в ранец.
— А где у нас баллон с мультухом валяется? — спросил Томаш. — Не помните?
— С альмунтахом? Сейчас.
Насир открыл в полу люк, пошарил там рукой и вытащил длинный, полностью чёрный баллон с красной надписью на бакарийском.
— Держи! — Он кинул баллон Томашу. — Он там, правда, давно уже лежит, надеюсь срока годности у него нет, а то…
— А то, что?
Насир посмотрел на криво налепленный стикер на упаковке с синтостейком, издал какой-то невразумительный звук и отбросил упаковку к стене.
— Вот и узнаем, херзац его так!
Томаш вернулся в рубку. Джамиль теперь стоял перед Фён на коленях, вымаливая за что-то прощение.
— У него совсем крыша поехала! Втолковывает мне тут что-то, а передатчик выключен. Кто его вообще на корабль пустил? Мне казалось, таких жаблецов никто в космос не выпускает!
— Выбора у нас не было.
— А эта ваша нанимательница никого получше подыскать не могла?
— Слушай, не до этого сейчас.
— Этот карниш, как балласт у нас, — влез Насир. — Лучше бы вместо него припасов побольше взяли.
Томаш ухватился за баллон на спине Джамиля и попытался его вытащить. Джамиль неожиданно проворно вывернулся, завалился на спину и лягнул Томаша в грудь ногой. Дикий зверёк, не иначе. Удар был несильный, но Томаш попятился и едва не выронил альмунтах.
— Вот же чёрт!
— Вам там помощь не нужна? — прозвучал приглушённый, как со дна колодца, голос Лады.
— Справимся!
Джамиль что-то беззвучно прокричал, на губах у него выступила пена.
— У него бешенство, что ли? — проговорила Фён.
— Вот возьми. — Томаш протянул ей альмунтах. — Я его подержу, а ты заменишь баллоны. Знаешь как?
— Конечно. — Фён недоверчиво посмотрела на красную бакарийскую вязь, похожую на заполненную светом трещину. — А что это за отров такой? Он из-за него совсем с катушек не съедет?
— Не съедет! Давай!
Джамиль немного успокоился. Он разлёгся у Томаша под ногами, уставившись осоловелым взглядом в просевший потолок. Томаш поднял его за руки.
— Давай!
Фён проворно выдрала со спины Джамиля старый баллон и также быстро воткнула новый. Томаш отпустил идаама и предусмотрительно отошёл от него на шаг.
— Как быстро эта штука подействует? — спросила Фён.
— Не проверяли ещё, — признался Томаш. — Должен быстро, наверное.
Джамиль скорчил страшную гримасу и стал яростно царапать забрало шлема, пытаясь разодрать бронированное стекло.
— Вот же ховадина! Он вконец свихнулся!
Джамиль замер, словно все его мышцы разом свело судорогой, страшно вытаращил глаза и приоткрыл рот, вывалив синий, как у утопленника, язык. Лицо у него покраснело и покрылось потом.
— Он задыхается! Разве
