работаешь с сердцами изо дня в день, это умение формируется само собой. Поэтому, когда наступил подходящий момент, я снова пустил разряд через желудочки. Сначала 10 джоулей. Не сработало. Затем 20 джоулей.
Разряд.
Замершие желудочки, прямая линия, одно спонтанное сокращение. Через несколько секунд еще одно, затем короткий промежуток сердечного ритма. Несколько секунд радости, а затем – вот проклятье! – снова фибрилляция, еще один разряд 20 джоулей и наконец-то нормальный сердечный ритм. В этот момент я попросил сделать внутривенную инъекцию местного анестетика, лидокаина. Он обладает мембраностабилизирующим действием и помогает предотвратить желудочковую аритмию. К тому моменту хрупкий орган уже начал выбрасывать кровь с каждым сокращением.
Пришло время отойти и терпеливо понаблюдать, надеясь, что сердце продолжит биться. Фиолетовый цвет исчез, но было очевидно, что мышца повреждена первоначальным ударом. Правый желудочек едва сокращался, и мы не могли поднять артериальное давление выше 70 мм рт. ст. Единственным разумным решением было как можно скорее закрыть грудную клетку, увезти пациента в отделение интенсивной терапии и установить внутриаортальный баллонный контрпульсатор, чтобы улучшить кровообращение.
Это устройство соответствует своему названию: длинный воздушный шар в форме сосиски, который ритмично надувается гелием и сдувается, чтобы сократить объем работы, который приходится выполнять левому желудочку. К сожалению, он не перекачивал достаточно крови, из-за чего нам потребовалась система под названием «экстракорпоральная мембранная оксигенация» (ЭКМО). Я продвигал ее использование в Великобритании, но Национальная служба здравоохранения отказывалась финансировать ее даже в кардиохирургических центрах, а мои запасы «бесплатных образцов» иссякли. Многие коронавирусные пациенты нуждались в ЭКМО во время пандемии, но по всей Великобритании было всего 30 систем, разбросанных по 5 больницам. Это не могло не разочаровывать, поскольку было доказано, что они спасают жизни.
Смерть обходится дешево.
Пациент умер от сердечной недостаточности через пару дней после операции. Из-за черепно-мозговой травмы он так и не пришел в сознание. Я с горечью наблюдал, как его жена и две дочери горевали у его постели, пока он умирал. Что можно сказать в такой ситуации? «Мы старались, но, несмотря на все усилия…»
Я бы хотел верить, что эти пациенты с травмами сердца получили максимально качественную медицинскую помощь. Инициатива Уиллета по круглосуточному дежурству опытных хирургов в отделении неотложной помощи оказала положительное влияние на организацию скорой медицинской помощи. Как это произошло ранее и в моем отделении, медсестры и младший медицинский персонал взяли на себя дополнительные роли, что поспособствовало более энергичной и наполненной энтузиазмом работе. Однако на том этапе Национальная служба здравоохранения неохотно развивала среду, в которой пациентами с тяжелыми травмами занимались бы опытные врачи, а не случайные ординаторы, оказавшиеся на смене.
На рубеже веков Национальная научно-исследовательская организация по учету травм, задача которой состояла в отслеживании прогресса первых государственных травматологических центров, не заметила значительных изменений. Хотя вероятность смерти в результате травм незначительно сократилась в 1989–1994 годах, после этого улучшений не последовало. До сих пор лишь 40 % пациентов с тяжелыми травмами попадали в руки врача-консультанта. Задумайтесь об этом. Почему же нашу систему здравоохранения называли поводом для зависти всего мира?
В нужное время в нужном месте
Границы между жизнью и смертью мрачны и размыты. Кто скажет, где кончается одна и начинается другая?
Эдгар Аллан По
Сообщение от бригады скорой помощи было тревожным:
«У нас молодая женщина с ножевыми и огнестрельными ранениями живота и груди. Когда мы ее забрали, она кричала: „Мой ребенок, мой ребенок!“ Беременная, срок уже большой. Мы не можем измерить артериальное давление тонометром, но у нее прощупывается слабый пульс на сонной артерии. В течение последних нескольких минут она не реагировала на раздражители».
Подобные ранения были повседневным явлением в той больнице. Это был краткий и содержательный отчет, но я не понял ни слова. Дело в том, что диалог произошел на португальском. В последнее утро моей работы приглашенным профессором в Бразилии жизнерадостная хирург-ординатор по имени Леонор проводила мне экскурсию по огромной городской больнице. Я думаю, что ее специально выбрали, чтобы развлечь британского кардиохирурга после его утреннего выступления – не было смысла слушать остальные презентации, раз уж я не знал португальского. Старая история. Ожидалось, что я выступлю с лекцией на английском и улечу.
Как дежурного торакального хирурга Леонор вызвали в отделение неотложной помощи, куда вот-вот должны были доставить пациентку, и, вместо того чтобы вернуться на конференцию, я из любопытства пошел за ней. В процессе передачи пациентки начались реанимационные мероприятия, поэтому я видел лишь активность в занавешенной кабинке, полной медсестер и других медицинских работников. Пропитанное кровью нижнее белье разрезали и бросили на пол. Врачи выкрикивали указания, а медсестры пытались их исполнять. Я попросил свою латиноамериканскую спутницу помочь мне взглянуть на пострадавшую. Когда торакального хирурга срочно вызывают, на это обычно есть весомая причина. «Следуйте за мной», – нервно сказала она.
Женщина была белой как мел. Канюли большого диаметра были умело установлены в невидимые спавшиеся вены на руках и шее. Поскольку пациентка уже была без сознания, эндотрахеальную трубку ввели глубоко в трахею без использования седативных препаратов. Женщина закашляла, и в этот момент струи фиолетовой крови брызнули из пулевых отверстий в грудной клетке. Когда кислород вручную вдули ей в легкие, эти фонтаны превратились в струи, которые потекли по контурам ее набухшей груди. Женщина была обнажена, и входные пулевые отверстия хорошо проглядывались. В груди их было 3: 2 справа от грудины и 1 слева, причем все – над линией сосков. Еще 2 отверстия находилось в верхней части живота прямо над печенью и куполом беременной матки. Это меня особенно встревожило. Я не мог не думать о том, что пули предназначались для головы ребенка.
Пакеты крови первой группы с отрицательным резус-фактором хранились в холодильнике отделения неотложной помощи как раз для таких случаев. Содержимое 2 из них было быстро перелито пострадавшей, после чего на шее стал прощупываться пульс. Это свидетельствовало о том, что артериальное давление составляло около 60 мм рт. ст. – половина от нормального. Этого было достаточно, чтобы женщина оставалась живой, но мало для плаценты и ребенка в ее утробе. Начав постепенно приходить в сознание, женщина разволновалась и начала откашливать свежую кровь через эндотрахеальную трубку.
Полагаясь на собственный горький опыт и четкое представление об анатомии человека, я не нуждался в рентгеновских снимках или результатах компьютерной томографии, чтобы понять, какие повреждения были у пациентки. Тот факт, что она дожила до этого момента, меня воодушевил. Хотя женщина потеряла много крови,
