из-за нерешительности медперсонала и возрастающей вероятности того, что сломанное ребро войдет в середину правого желудочка матери. Я чувствовал себя обязанным вмешаться, и, как только инициатива была проявлена, нерешительности пришел конец.
Извиняясь перед несчастным ребенком, я взял утюжки дефибриллятора и пустил через грудь матери электрический разряд высокого напряжения. Бац! Спинные мышцы женщины сократились, из-за чего она выгнула спину и приподнялась с каталки. Я уверен, что матка тоже сократилась, но эта мера привела к желаемому эффекту. Сердце начало биться скоординированным образом, и показатели артериального давления вновь появились на мониторе.
Через Леонор, которая была моим переводчиком, я объяснил медицинскому персоналу, что, если фибрилляция снова произойдет, нужно будет как можно быстрее извлечь ребенка. Разумеется, мы не могли реанимировать женщину, а затем приступить к хирургическому устранению повреждений из-за матки, препятствовавшей циркуляции крови. Леонор попросила привезти тележку с хирургическими инструментами, а также принести для нас халаты и перчатки. Ребенка нужно было извлечь в течение 4 минут после следующей остановки сердца, поэтому у нас был последний шанс. Хотел ли кто-нибудь еще взять на себя ответственность? Когда эти мои слова прозвучали по-португальски, в кабинке воцарилась гробовая тишина.
По сути, мне требовались только скальпель и зажимы для сосудов. Было бы здорово, если бы в больнице нашлась пила для грудины, но ее, естественно, не было, так что необузданная импульсивность взяла верх, вытеснив переживания о месте и обстоятельствах операции. Хотя все это может показаться пугающим, в нашем случае резать – значит лечить, и я действовал инстинктивно. Работал не медленно и осознанно, а быстро и автоматически. Это безжалостная психопатия выходила на первый план в незнакомой обстановке или же я просто был ответственным хирургом, выполняющим свою работу? Сложно сказать.
Я не собирался проводить стандартное кесарево сечение с низким горизонтальным разрезом. Вместо этого я намеревался разрезать живот сверху донизу, чтобы получить доступ и к ребенку, и к огнестрельным ранениям. Почему у нас было всего 4 минуты? Потому что без притока крови мозг быстро умирает, и мы не могли извлекать ребенка и проводить наружный массаж сердца одновременно. Если бы сердце остановилось, это была бы беспощадная операция в стиле «кромсай и хватай».
Пока все смотрели на линию ЭКГ и показатели артериального давления на экране, мой взгляд был прикован к животу, заполненному кровью и ребенком. Я заметил еще одно мощное маточное сокращение и лужицу свежей крови между бедрами женщины. Если мышца матки высокоэластична, то плацента – нет. Контакт между ними легко нарушается. Либо пуля, либо интенсивный массаж сердца привели к отслойке плаценты и кровотечению из влагалища. Это в буквальном смысле было кровавой катастрофой.
В этот момент сигнал тревоги на мониторе оповестил нас о том, что сердце матери снова фибриллировало.
Это была вторая остановка сердца за 10 минут. Отсчет пошел.
У меня была лишь пара минут, чтобы извлечь ребенка из враждебной среды и попытаться реанимировать мать в более благоприятных условиях. Только так. Никаких но. Остальным было сказано отойти. Никакого массажа сердца, никакой дефибрилляции, никаких иных мер до момента, пока ребенок не будет извлечен. Я решил, что 4–5 минут без кровообращения – это приемлемый риск для матери при условии, что последующие реанимационные мероприятия будут хорошо скоординированными.
Дрожащими руками Леонор нанесла раствор йода на выступающий живот от сосков до лобка. Я взял скальпель и сделал глубокий разрез, сочувственно обходя выпученный пупок. Благодаря давлению, которое я инстинктивно оказывал на скальпель, инструмент рассек кожу, жир и фиброзную оболочку между растянутыми прямыми мышцами брюшной стенки. Ткани разошлись, и я увидел матку. Она была похожа на регбийный мяч, плавающий в красном бассейне. Из-за остановки сердца активного кровотечения не было – только ранее протекшая кровь плескалась в брюшной полости. Я проигнорировал ее, решив продлить разрез на всю длину живота. Минута прошла.
Теперь передо мной был купол мышечного кокона с его бесценным содержимым и пулевое отверстие, которое служило доказательством злонамеренной попытки убийства нерожденного ребенка. Был ли в отделении фотоаппарат, чтобы задокументировать это? К сожалению, нет, но я видел и чувствовал движение внутри матки. Возможно, это был ответ на сильную боль, предшествовавшую безрадостному знакомству ребенка с этим миром. В тот момент я бы с радостью перерезал горло преступнику своим скальпелем. Возможно, Даттон был прав.
За свою карьеру я много раз отчаянно сражался с Мрачным Жнецом, но лишь немногие ситуации были связаны с матерью и ребенком, и я никогда не сталкивался с попытками убить невинного. Для меня это было в новинку. Уровень адреналина в моей крови зашкаливал, а пальцы действовали, хотя я об этом не задумывался. Они просто знали, что делать: насколько глубоко разрезать, как сильно раздвигать, насколько осторожно вытаскивать ребенка. Я ввел указательный палец левой руки в пулевое отверстие и прикоснулся к задней части плаценты. Она была целой. Плотная ткань снизила скорость пули. Кроме того, теперь я мог вскрыть маточную мышцу, расширяя отверстие, в котором находился мой палец. Прошло 2 минуты.
Очень быстро извивающаяся петля пуповины выскользнула, словно змея, и, к счастью, я прощупал на ней пульс. Артериальное давление ребенка явно было выше, чем у матери, и голова уже находилась в тазу. Стремясь встретиться с ребенком как можно скорее, я раскрыл матку, словно спортивную сумку, и схватил ребенка за плечо, чтобы его вытащить. Он был скользким, синим и окровавленным, и я даже не заметил, кто это: мальчик или девочка. Мое внимание привлекла страшная рана на правой ноге малыша. Прошло 3 минуты.
Акушер ждал позади, пока Леонор пережимала пуповину и перерезала ее. Боясь уронить свой драгоценный груз, я осторожно повернулся и завернул младенца в полотенце. Первый этап схватки остался позади. Сердце матери не билось уже 4 минуты, поэтому я сразу перенаправил усилия на массаж сердца.
– Сколько крови вы ей перелили? – спросил я анестезиолога, который говорил по-английски.
– Пока шесть единиц, – ответил он.
– Уверен, ей нужно больше, – настоял я. – Введите ей бикарбонат и кальций. Я попробую дефибрилляцию, но если у меня возникнут проблемы, то придется вскрыть грудную клетку.
Я сделал еще несколько нажатий на грудную клетку, пытаясь протолкнуть немного насыщенной кислородом крови в коронарные артерии, а затем осторожно расположил утюжки дефибриллятора над грудиной и левой половиной грудной клетки и нажал на кнопку. Бац! За разрядом ненадолго последовала прямая линия, которая снова сменилась фибрилляцией. После очередного захода интенсивного массажа сердца я попробовал еще раз. Тот же результат. Я на секунду отошел, чтобы подумать, пока Леонор продолжала проводить компрессию
