политики. Во-вторых, доминирующие земельные и коммерческие элиты увеличивали административный и военный потенциал государства для реализации своих целей во внешней политике. В-третьих, политические выгоды колониальных купцов-посредников и землевладельцев-пуритан, которые осуществляли финансовые и идеологические инвестиции в североамериканские колонии, в столетие после Славной революции, по существу, способствовали институциональному оформлению разделявшейся надвое империи. Рассмотрим каждое из этих последствий по очереди, а также то, каким образом имперские цели, возможности и структура влияли друг на друга в течение «долгого» столетия между Славной революцией и завершением Наполеоновских войн.
I. Цели внешней политики и их сторонники
Британская корона, подобно другим европейским монархиям, стремилась участвовать в игре великих держав и одержать в ней победу. В этой гонке Британия отставала в силу своего относительно небольшого населения, а до XVIII века и из-за сравнительно слабого фискального потенциала.[311] Расположение Британии на периферии Европы защищало её от частых вторжений, даже несмотря на то, что время от времени она направляла свои войска на континент. Монархи и/или парламенты предпринимали неодинаковые усилия по территориальным приобретениям в Европе или захвату колоний в других частях планеты. Как было показано в главах 3 и 4, Габсбурги, французские короли и нидерландский статхаудер в сотрудничестве с Генеральными штатами и собраниями семи Соединённых Провинций выбирали цели внешней политики конъюнктурно, исходя из того, где именно они обладали реалистичными возможностями увеличить свои исходные территории или приобрести колонии, и оборонительно, отвечая на нападения соперничающих держав. Однако в тот момент, когда перед правителями открывалось множество благоприятных возможностей, их сдерживали интересы внутренних элит, которые в XVI–XVIII веках по-прежнему предоставляли вооружённых людей и ресурсы для войны. Таким образом, правители выбирали военные цели, которые удовлетворяли интересам и возможностям внутренних элит в обеспечении торговых маршрутов или новых земельных владений в пограничных регионах, в более удалённых европейских территориях или в остальной части света. Как только происходил захват колоний, контролировавшие их элиты становились новым лобби для целей внешней политики правителей и её ограничителем. В двух предшествующих главах мы уже видели, как взаимодействия между правителями и варьирующимся количеством элит формировали внешнюю политику Испании, Франции и Нидерландов. Теперь же мы предпримем аналогичный анализ для Британии, начав этот раздел с демонстрации того, каким образом результат гражданской войны и Славной революции в сочетании с исходными колониальными завоеваниями Британии трансформировали её внешнюю политику.
Правители из династий Тюдоров и Стюартов вступали в войны с тремя целями:
(1) сохранить или расширить территориальное присутствие на Европейском континенте,
(2) воспрепятствовать вмешательствам держав-соперников в усилиях монархии по установлению контроля над Шотландией и Ирландией и
(3) захватить и удержать торговые маршруты и колонии за пределами Европы.
Порой английские короли преследовали эти цели в союзе с католическими монархами и даже объединялись с католиками против гугенотов (французских протестантов) и протестантских Нидерландов. Первые две цели имели первоочередное значение для решений монархии, где именно вести войны и с кем объединяться ради достижения задач за пределами Европы. Эти приоритеты отражали существовавшую до гражданской войны высокую степень королевской автономии в ведении войн, которая стала возможной благодаря реформации Генриха VIII. Она обеспечивала короне источник поступлений в виде продажи бывшей монастырской собственности вне парламентского контроля, а затем степень этой автономии стала ещё больше благодаря совместным интересам и возможностям монарха и крупных аристократов в территориальных захватах в близлежащих Шотландии и Ирландии. Купцам и мелким землевладельцам не хватало веса в парламенте для выдвижения требования, чтобы внешняя политика отвечала их интересам в торговле на дальние расстояния и колониальных приобретениях. Как уже было показано, находившиеся в фаворе у монархии купцы могли добывать привилегии, помогавшие им мобилизовать ресурсы, чтобы самостоятельно действовать на Американском континенте или в Азии. Неудача монархии в подчинении купцов-посредников была признаком её неспособности или нежелания выделять существенные средства на территории, удалённые от Англии.
Как только земли монастырей были распроданы, свобода монархии втягивать государство в войны оказалась ограниченной, и этот лимит был подтверждён итогами гражданской войны. После неё средства на любую войну, которая велась Британией, а следовательно, и на её поддержку должен был предоставлять парламент. В промежутке между гражданской войной и победой при Ватерлоо Британия продолжала ввязываться в войны на континенте. Однако те интересы, которые стремился защищать парламент, когда финансировал эти войны, отличались от тех, что воодушевляли Тюдоров и Стюартов. Англия окончательно потеряла все свои французские владения в 1559 году,[312] после чего английские аристократы не желали вести войны за то, чтобы отобрать эти или какие-либо другие территории на континенте. Землевладельцам, искавшим новые прибыльные земли, было легче захватить их в Ирландии или в новых американских и азиатских колониях. В последующие столетия единственными территориями в Европе, которые застолбила за собой Британия, стали в 1714 году Гибралтар и Менорка, причём эти микроскопические владения были захвачены и имели ценность лишь для того, чтобы охранять доступ военных и торговых кораблей Британии в Средиземноморье.
В XVII веке английские войны были сфокусированы на Шотландии и Ирландии. При режиме Содружества военное и экономическое положение Англии в этих территориях укреплялось. Англия успешно отражала французские попытки вмешаться в дела этих земель и нарушить притязания на английский престол Вильгельма Оранского — этот результат был подтверждён Девятилетней войной (1688–1697), известной также под названием войны Аугсбургской лиги, а невмешательство Франции гарантировал завершивший её Рисвикский мир 1697 года. После этого, за исключением незначительной и безуспешной попытки Франции осуществить интервенцию в поддержку восстания в Ирландии в 1798 году, Британии не угрожало внешнее нападение.
Безопасность Британии от вторжения и отсутствие у неё территориальных амбиций на континенте позволили ей первой использовать новый способ влияния на тот баланс сил в Европе, в котором она оставалась заинтересованной. Британия использовала свои растущие фискальные ресурсы для оплаты наёмников, которые сражались под предводительством британских командиров, и субсидировала союзные армии в ходе различных войн на континенте,[313] время от времени вмешиваясь в них с помощью собственных сил. Зачастую это происходило лишь в кульминационный момент той или иной войны, когда другие её участники уже были истощены.[314] В ходе Девятилетней войны, войны за Испанское наследство, войны за Австрийское наследство, Семилетней войны и Американской войны за независимость в британской армии и военно-морском флоте насчитывалось менее 200 тысяч человек.[315] В 1709 году, на пике
