а солдаты и моряки взбунтовались, требуя причитающиеся им деньги, на выплату которых у правительства не хватало средств.[349]
Ещё более важным, чем совокупные доходы Британии, которые до 1720-х годов оставались ниже, чем у Нидерландов и Испании, и ниже, чем у Франции до последних лет Наполеоновских войн, было то обстоятельство, что после Славной революции полный контроль над бюджетом страны получил парламент. В эпоху Тюдоров и первых Стюартов вне его контроля пребывали 75% доходов, поскольку они поступали от земель короны, прибылей королевского монетного двора и продаж монастырских земель. После Славной революции подобные внепарламентские поступления составляли лишь 3% государственного бюджета,[350] а остальное формировали налоги и таможенные пошлины, за которые голосовал парламент и потому их контролировал. Так называемый Трёхгодичный закон 1694 года гарантировал, что парламент будет собираться ежегодно, а выборы будут проводиться по меньшей мере раз в три года, что препятствовало самоличному правлению короля. Этот акт в сочетании с чётко прописанными ежегодными законопроектами об ассигнованиях, где подробно проговаривалось, каким образом будут потрачены государственные доходы,[351] гарантировал, что контроль над государственными финансами навсегда переходил в руки парламента.
Растущий штат налоговых чиновников, количество которых с 1690 по 1782 годы[352] увеличилось на 295% во всех фискальных департаментах в целом и на 405% в акцизной комиссии, становился всё более профессионализированным и неуязвимым для давления со стороны короля или отдельных партий в процессе выполнения чиновниками своих обязанностей (даже несмотря на то, что меры, ради внедрения которых их нанимали, по-прежнему вырабатывались политическим образом). В XVIII веке сбор налогов определённо был наиболее масштабным и самым бюрократизированным направлением государственного управления: «К 1782 году насчитывалось почти 8300 полностью занятых служащих по сбору налогов… В министерстве торговли в 1782 году было лишь 122 сотрудника», а в других министерствах и того меньше.[353]
На смену налоговым откупщикам приходила профессиональная налоговая бюрократия. Откуп таможенных пошлин был упразднён в 1671 году, откуп акцизов — в 1683 году, откуп подымной подати — в 1684 году: ни один из них так и не был восстановлен.[354] К началу XVIII века налоговые и другие административные чиновники больше не смещались со своих постов, когда контроль над парламентом переходил к другой партии или же какие-то новые группы приобретали влияние на монарха, который в любом случае всё меньше контролировал «королевское» правительство.[355] Хотя назначение на многие должности происходило благодаря «влиянию», как только соответствующие лица занимали пост, они оказывались частью бюрократического аппарата, который ограничивал их возможности самообогащения или предоставления преференций тем, кто устроил их назначение.
Как было показано в главе 2, британский военный успех опережал рост государственных доходов. Непропорционально большие колониальные приобретения Британии и её способность наносить поражения державам-конкурентам — Испании, Франции и Нидерландам, — несмотря на то, что все они обладали более значительным бюджетом, оказались возможны потому, что Британия реформировала свою армию и в особенности военно-морской флот быстрее и более тщательно, чем другие державы. В течение столетия после Славной революции британская армия, а в первую очередь флот, всё больше оказывались под централизованным контролем. В XVI веке военно-морской флот был главным образом частным. «В 1588 году лишь 34 из 197 кораблей, вышедших, чтобы остановить Непобедимую армаду, были королевскими».[356] Как мы видели на примере военных флотов голландской Ост-Индской компании в главе 4, а также французских и испанских судов в главе 3, частные корабли не обязательно подчинялись приказам или преследовали цели командиров, назначенных монархом, и даже не всегда появлялись в бою. Аналогичная нехватка координации и преданности ослабляла эффективность частных армий под контролем аристократов.[357]
Британские ассигнования на три морские войны XVII века против Нидерландов способствовали созданию Королевского военно-морского флота,[358] что привело к стремительному сокращению численности и значимости вооружённых кораблей, подконтрольных частным лицам. Одновременно благодаря навигационным актам коммерческий спрос сосредоточился на растущем торговом флоте Британии, что сформировало круг лиц, заинтересованных в сильном военном флоте. В XVIII веке командование военно-морским флотом было централизовано в Совете Адмиралтейства. Последний взял на себя контроль над штатом профессиональных офицеров и использовал его для решения таких задач, как вербовка и продвижение по службе персонала, строительство кораблей на верфях, которые принадлежали военно-морскому флоту и управлялись им, а также закупки продовольствия и других припасов. Ко времени Семилетней войны британский военно-морской флот был крупнейшей организацией в Европе.[359]
Британский флот лучше, чем все прочие государственные военные структуры в Европе XVII–XVIII веков, был способен утверждать и поддерживать свою автономию от внешних интересов. Хотя частные купцы обогащались на снабжении армейских баз и продаже припасов флоту,[360] последний мог удерживать под своим контролем строительство кораблей. Военно-морской флот в целом и верфи в частности приобрели рычаг политического влияния благодаря тому обстоятельству, что за флотом было закреплено десять мест в парламенте.[361]
Адмиралтейство удерживало контроль над продвижением моряков по службе, игнорируя рекомендации со стороны штатских политиков, чьи советы ослабляли бы власть флота над собственными офицерами и нарушали бы «обоймы» (followings) — сети патронажа, которые создавали для себя высшие офицеры.[362] Они выстраивали эти сети, рекомендуя адмиралтейству младших офицеров для продвижения. В конечном итоге старшие офицеры шли вверх по карьерной лестнице и оказывались в ситуации, когда к их рекомендациям по продвижению требовалось прислушиваться, — это происходило благодаря военным успехам (собственным или людей из их «обоймы»), так что они редко рисковали выбрать для продвижения по службе лиц с хорошими связями, но без компетенций.
Капитаны и адмиралы стремились базироваться за пределами Британии, поскольку её империя несколькими способами расширяла благоприятные возможности для их карьерного продвижения. Во-первых, вне Британии моряки чаще погибали и получали увечья в сражениях или от болезней, что определяло новые возможности и вертикальную мобильность для младших офицеров. Люди знатного происхождения во флоте были главным образом младшими сыновьями джентльменов, которые были готовы рискнуть своей жизнью (то же самое происходило и в колониях) ради шанса обогатиться.[363] Во-вторых, для захваченных в сражениях кораблей требовались капитаны, поэтому благодаря боевым победам появлялись новые офицерские должности. В-третьих, старшим командирам заморских экспедиций было разрешено продвигать младших офицеров самостоятельно при условии одобрения от адмиралтейства, которое обычно предоставлялось.[364] Таким образом, высокопоставленным офицерам было проще создать свою «обойму», оставаясь за пределами Британии, нежели на её территории.
В
