— А не заглянуть ли нам в эту яму? Как раз и темно. С ветерком вдруг что и освежит. Чем черт не шутит.
Бывший додоновский дом светил окнами, разные абажуры в них: голубые, зеленые, оранжевые. Другие люди живут, терялась за годами и история, но что-то иногда поскрипывало, будто хозяин спускался по лестнице в восьмом часу.
Двое прошли мимо подъезда и свернули за угол во двор, темный, глуховатый. За забором сараи и голубятня, проход рядом. Виднелась крыша, высокий тополь, Дверь с черного хода теперь не закрывалась: жизнь на две улицы. Они вошли. Время будто вернулось назад.
Тусклая лампочка освещала небольшие сени и деревянную лестницу в каменных стенах. Ступеньки дубовыми плахами круто положены. Наверху площадка, высокие закрытые двери в общий коридор.
— Вон там, — показал Николай Ильич на небольшую дверь чулана.
Лясин поднялся по лестнице, раскрыл дверь в коридор и посмотрел. Справа еще лестница, давно уже не мраморная. Внизу ниша — вход. И поворот. Чуть отошел в сторону — ниша скрылась.
«Все так, да не так», — подумал Лясин.
Спустился к Николаю Ильичу. Ощупал на двери скобы засовные, ушки кованые для замка. Повернулся и, поблескивая глазами из-под кепки, просчитал ступеньки, так, как будто поднимался по ним: раз, два, три… быстрей, быстрей. И вон туда — в чулан… Не пускалось.
Он снова просчитал ступеньки… быстрей, быстрей. И туда-в чулан. Дверь на себя.
— Николай Ильич, попробуйте, а я посмотрю, — попросил Лясин.
Николай Ильич как-то заплясал по ступенькам — все выше и выше, показал тростью на сигнальную, согнул ногу в колене и перешагнул, опять заплясал. Раскрыл дверь чулана — на себя, попятился.
Лясин ждал внизу минуту, другую. Потом поднялся наверх, приоткрыл дверь чулана. Николай Ильич, задумавшись, сидел на ящике.
— Не по уму нашему, не по уму, — со вздохом признался поуставший адвокат. — Дверь на себя.
Если выйти, да еще в полушубке, угол большой выходит.
Николай Ильич показал, как преступник бы вышел — едва не к краю площадки. Будь так, заметил бы Додонов.
Уже на улице Лясин спросил:
— А что сыщики решили?
Николай Ильич поднял повыше шарф, утепляя горло, шляпу поправил, покренившуюся от ветра.
— Этого не знаю.
— Привратники сказали, что видели, как Додонов вышел и вернулся. Два раза видели его, а по сказочке должно быть четыре: пошел открыть, назад за деньгами, вернулся к ждавшему его и опять в кабинет.
— Вот и никаких следов, — короче отвечал Николай Ильич: горло боялся простудить. Кто за него латынью возгласит за уникших и заблудших?
— И саквояжик принес с драгоценностями. Все подставил, — будто сам с собой поговаривал Лясин. — Все подставил. А мошенник, да чуть не гений.
— Всякое бывает. Вы зачем-то просили меня прийти? — спросил Николай Ильич.
— Вот за этим. Кое-что уточнить хотел. Додонов кого-то сам с черного хода провел в свой кабинет. Возможно, лицо из тайной своей охраны. Опытного сыщика.
Хорошо дело знал. Он все и запутал.
Попрощались на уголке.
Лясин свернул в переулок. Пошевелил плечами. Подмораживало ветром.
Время вечное! Судить ли его судом или еще как, но все состоится. Подлость выдаст лицо для суда и проклятия.
Сергей отложил книгу и прислушался. Тихо в квартире, все спят. Горела лампа на столе, отражало стекло зеленую чашу абажура.
Снова склонился над книгой. Читал записки Юлия Цезаря. Вчера Лазухин занес.
«Не чердак в нашем доме, а музей», — сказал он и, разглаживая, положил на стол книгу в просырелых пятнах.
Сергей читал, и поражали его не только события далеких веков, а и ритм, который складывался, как бы отдавался из фраз. Было удивительно: он читал и чувствовал этот ритм, от которого к сказанному прибавлялось величия, как к блеску молнии прибавляют величия ее раскаты.
«А сам он, построив войско в три линии, вплотную подошел к лагерю врагов. Только тогда германцы уже по необходимости вывели из лагеря свои силы и поставили их по племенам на одинаковом расстоянии друг от друга; это были гаруды, маркаманы, трибоки, вангионы, ниметы, идуссии и свебы. Все свое войско они окружили повозками и телегами, чтобы не оставалось никакой надежды на бегство. На них они посадили женщин, которые простирали руки к уходившим в бой и со слезами молили не предавать их в рабство римлянам…»
Тут Сергей остановился и представил себе на повозках этих женщин, в шкурах, полунагих. И представил, что и Лия там и она простирает руки. А он, Сергей, среди воинов с мечами и щитами. Волосы у нее распущены, глаза в слезах. И ее заметил вдруг Цезарь. Он в военном плаще, застегнутом на правом плече блестящей застежкой, и в шлеме с гребнем показывает мечом на нее…
Сергей перевернул страницу. Какой-то листок.
«Капуста — 1 кад.
Миколке адвокату — 1 р.
Дёмке (щи) — 6 тар….»
На другой стороне письмо:
«Благодетель наш Антон Романович!
В тороплениях и заботах, с поклоном к Вам, а также и брату Вашему Викентию Романовичу. Как вы и просили, что-либо о соображениях для пользы выкладывать, выгадывая, как пригоднее что поставить или переставить к толку, что, может, и не так, вам повиднее, но и с вниманием, как оно есть, чтоб не выразилось после, как я не сказал, что и толк пока от одних только щей для фабричных.
Будь не в обиду, что говорят, как же дело заводить а держать в бедности, без лишней копейки, так и извозчиков на чай не награждаем, чтоб зазывали подходящих давать будут и знать будут, а то…»
Письмо бывшего хозяина трактира.
«А это про отца, — долго вглядывался Сергей в кривые буковки. — «Дёмке (щи) -6 тар.». Подходил подросток и просил тарелку щей, в долг. Как же вкусны бывали и горячи по бескрайней стуже!
«Руки озябнут, да как бы не пролить», — рассказывал — «Миколке адвокату — 1 р.», — прочитал еще раз Сергей. Николаю Ильичу, значит, рублевку в долг». За дверью на лестнице — шаги и торопливый стук, потом звонок.
Полина Петровна проснулась, накинула халатик: ночной стук всегда тревожен.
Сергей уже открыл дверь. Лия в слезах стояла на пороге.
— Вечером еще хотела позвонить тебе. А отца взорвало. Его не остановишь. Вот и ушла, — объяснила она свой приход.
Дома стукнула дверью доченька, да так, что Николая Ильича отбросило.
— И не вернусь. Не хочу! — заявила она.
«Надо ждать Николая Ильича. Скандал», — подумала Полина Петровна.
— Мама постелит тебе. Места вон сколько, — сказал Сергей Лии. — Да и права. Он же подавляет.
— Два тома наговорил. Всю валерьянку выпили.
Мама к соседям бегала.
— Надо спокойнее, — дала совет Полина Петровна.
Дверь в прихожей не была закрыта, и как-то неожиданно для всех показалась Ирина Алексеевна, держась за сердце, бледная, стертая какая-то. Такие встряски не для нее. Привыкла к покою. А тут и с мужем поссорилась. Прежний покой в дом не вернешь, но так потрясать и бегать ночами — к чему, можно и потише.
— Отец внизу ждет тебя, — сказала она дочери. — Просил передать: если через пять минут не выйдешь, он уйдет и не вернется в дом.
Ирина Алексеевна посмотрела на Полину Петровну — просила ее участия.
Лия подошла ближе к Сергею.
— Пусть решают сами, — ответила Полина Петровна.
Ирина Алексеевна уловила движение Фени в комнате. Муж презирал ее: он мог бы быть и помягче с дочерью, но эта женщина… Вон она у окна, так и мигала красотой. И никто уже ничего не говорил, лишь взгляды, каждый в своем — сильнее, быстрее и поразительнее.
— Не тревожь людей. Уже ночь. Что ты устроила? — сказала Ирина Алексеевна дочери.
Лия смотрела на Феню. Как угли из-под глухой ночи, о неведомом, о забытом мерцали их взоры.
— Да всюду одно, — сказала Лия и выбежала на лестницу, и будто задыхалась и падала от темных углов в пролетах.
Сергей бросился за ней.
Николай Ильич расхаживал внизу. Он видел, как выбежала дочь и Сергей, нагнав ее, хотел удержать.
— Не надо. Остановись! Я же люблю тебя, — проговорил он.
Лия уперлась в его плечи руками, и вдруг что-то провалилось. Он упал на колени.
— Поверь! Я люблю тебя.
Клятвы лишь распалили ее: «Вот что получается. Да, вот так!»
— Ей поклянись! — крикнула она и отбежала. — Вон она ждет, — показала она на окно.
В стекле образом бледным виднелось лицо Фени.
Сергей поднялся, с гневом глядел в землю и на Лию — двоился взгляд.
— Наглоталась отцовской мерзости!
Николай Ильич оказался перед дочерью, поднял трость.
— Закон, закон. Не смей!
Трость отлетела, застучала по асфальту и камням: «вот так… не так… не так… не так», — и подскочив, ударилась об железную ограду, как по струнам звон.
Вышли из подъезда Ирина Алексеевна и Полина Петровна.
