мореплавателю до нас, и со всей очевидностью доказав тщетность поиска пути в Индию в этом направлении» (255).
Ни Фиппс, ни Флойд, ни «журналист» не упоминают в своих записях об еще одном «страшном происшествии», фатальных последствий которого едва избежал Racehorse. 15 июня Эквиано чуть было не «поднял на воздух весь корабль и не погубил экипаж» вследствие решения «вести дневник этого необычайного и любопытного путешествия».[241] Из-за увеличенной численности офицеров и необычно большого количества провианта на Racehorse оставалось чрезвычайно мало места, где матрос мог бы уединиться для ведения записей. Эквиано решил использовать свое спальное помещение, кладовку Ирвинга, «заполненную самыми разнообразными горючими материалами, как то пакля, крепкая водка[242] и множество других опасных вещей». Пакля и едкие растворители, по-видимому, применялись для удаления солевой накипи в опреснителе Ирвинга. Но хранились вокруг «горючие материалы» или нет, огонь на деревянном корабле представлял постоянную угрозу.
Официальное флотское «Руководство и правила о морской службе Его величества» содержало немало установлений, касающихся опасности от огня.[243] Долго прослужив под началом Паскаля, Эквиано должен был лучше прочих моряков знать, что одной из обязанностей флотского лейтенанта было следить затем, чтобы между палубами не курили и не зажигали никакого огня или свечи. Эквиано, кроме того, должен был знать об опасности из недавних личных наблюдений и опыта. При возвращении в Англию в 1770 году на Delaware «случилось происшествие, из-за которого корабль чуть было не сгорел. Чернокожий кок, растапливая сало, опрокинул сковородку в очаг, находившийся прямо под палубой, которая мгновенно вспыхнула, и пламя вырвалось высоко вверх, достав до марса фок-мачты. От ужаса бедный кок почти побелел и лишился дара речи. По счастью, огонь удалось потушить до того, как он успел наделать бед» (244). На следующий год Эквиано сам чуть не вызвал катастрофу на Grenada Planter: «Не могу не упомянуть, как мы едва избежали того, чтобы взлететь на воздух, причем вследствие моей собственной неосторожности. Как только корабль отплыл, я спустился по какой-то надобности в трюм с горящей свечой, которую в спешке, не подумав, установил в бочке с порохом. Свеча оставалась в бочке до тех пор, пока огонь едва не коснулся пороха, когда, по счастью, я наконец обратил на это внимание и выхватил свечу в самый последний миг, так что по счастливой случайности до беды не дошло; но меня охватил такой ужас, что тотчас после чудесного избавления от опасности я лишился чувств» (246).
На Racehorse в расположенной под палубой кладовке царила темнота, и, презрев собственные наблюдения, опыт и здравый смысл, Эквиано все-таки зажег свечу:
К несчастью, как-то вечером, когда я заполнял дневник и по какой-то надобности вынул свечу из фонаря, искра попала на волоконце пакли, пламя перекинулось дальше, и через мгновение кругом полыхал огонь. Я уже видел смерть прямо перед собой и готовился первым сгинуть в пламени. В тот же миг поднялась тревога и множество оказавшихся поблизости людей кинулись гасить огонь. Все это время я оставался посреди пламени, рубашка и шейный платок горели, и я почти задохнулся от дыма. Однако же, по милости Божьей, когда я почти уже оставил надежды, кто-то притащил одеяла и матрацы и набросил на огонь, благодаря чему через короткое время он был погашен. (249)
После того, как «офицеры, узнав о происшествии, сурово отчитали меня и строго-настрого запретили входить в это помещение с огнем», Эквиано прекратил вести дневник, однако «лишь на краткое время… Впоследствии, так и не найдя возможности делать дневниковые записи в каком-либо ином месте, я поддался соблазну устраиваться со светом у себя, хотя и не без сильной боязни и душевного трепета» (250). Мы не знаем, как часто он поддавался искушению, но дневник Эквиано так и не был найден. Буквальное заимствование для автобиографии трех пассажей из опубликованного отчета Фиппса заставляют предположить, что собственный дневник он так и не закончил.
Оценивая в 1789 году результаты экспедиции 1773 года, Эквиано заключает, что морской проход к Северному полюсу «Творец никогда не предназначал быть открытым людьми» (248). Анонимный «журналист» разделял пессимизм Эквиано относительно возможности нахождения северо-восточного прохода в Индию: «Так завершилось плавание, по-видимому закрывшее столь волнующий вопрос о мореплавании к Северному полюсу и доказавшее… что в этом направлении никогда не удастся отыскать пригодный проход… Эти моря доступны для плавания только до восемьдесят первого или восемьдесят второго градуса широты; хотя в будущем, возможно, удастся продвинуться еще на градус или два дальше, но теперь со всей определенностью можно заключить, что путь через полюс никогда не станет пригодным для целей торговли».[244] Фиппс, однако, оставил вопрос о возможности отыскания прохода открытым: «Существует также высокая вероятность, что, если мореплавание к полюсу когда-нибудь окажется практически осуществимым, то в северном направлении за полярным кругом может обнаружиться свободное море; солнце в тех краях в полную силу испускает свои лучи, а продолжительное лето позволяет использовать море к северу и западу от Шпицбергена».[245] Первым надводным судном, достигшим Северного полюса сквозь арктические льды, стал 16 августа 1977 года советский атомный ледокол «Арктика».
Глава восьмая
Рожденный заново
В октябре 1773 года Эквиано получил в королевском флоте расчет и вернулся в Лондон к «хозяину, доктору Ирвингу, очистителю воды». С ним он оставался всю зиму, а затем нашел постоянную работу парикмахером на Хеймаркет в Ковентри, Вестминстер. Однако в Лондон возвратился совсем не тот, кто покидал Англию минувшим маем. Жажда славы и «новых приключений» привела его к духовному кризису. В Арктике перед лицом почти неминуемой гибели ему пришлось осознать, что он мог оказаться обреченным на вечное проклятие: «Опасаясь погибнуть в любую минуту, я содрогался при мысли о том, что могу предстать перед мрачным повелителем тьмы в том естественном состоянии, в каком тогда пребывал, ведь если бы в нем меня застигла смерть, шансы обрести блаженную вечность представлялись в высшей степени сомнительными» (253). Теперь он «начал основательно задумываться обо всех пережитых опасностях, особенно в последнем путешествии». Эквиано уповал, что спасение не дается, а зарабатывается, не даруется, а заслуживается. С точки зрения Англиканской церкви, он впал в грех самонадеянности, рассчитывая получить духовное утешение, полагаясь на одни лишь «собственные силы»: «Я радовался и от всего сердца благодарил Господа за то, что привел меня в Лондон, где я намеревался выработать свой личный путь спасения, ведущий на небеса… но меня продолжали угнетать и мучить мысли о спасении души. Я решил (собственными силами) стать истинным христианином». Согласно ортодоксальным протестантским убеждениям, выраженным в Тридцати девяти статьях 1571 года, излагавших вероучение Церкви Англии,
