в Америку».
С духовной точки зрения, «Удивительное повествование» Эквиано тоже можно прочитать как рассказ о счастливом падении. Когда «пастор-диссидент» узнал, что Эквиано посещает местные англиканские церкви, он пригласил его «в свою церковь тем же вечером на трапезу любви». Недавняя беседа со священником и совместное чтение у «старого моряка» принесли ему больше духовного удовлетворения, чем что-либо за последние месяцы. Он охотно принял приглашение на бесплатный «званый обед», хотя несколько удивился, что его, постороннего, пригласили на трапезу, и нашел необычным, что устраивается она в церкви. Понятно его недоумение, когда он «увидел… как много людей пришли, но при этом не [заметил] никаких признаков пищи или питья». После пения гимнов и молитв, сотворенных священниками, во множестве находившимися в собрании, «иные из пришедших стали рассказывать о переживаниях, согласующихся с тем, что я читал в Евангелии, и много говорили о провидении Бога и его несказанной милости к каждому из нас. Это я и сам познал в значительной мере и мог бы вполне искренне присоединиться к ним. Но, говоря о будущем, все они выражали глубокую уверенность в призванное™ и избранности Богом, а также в том, что никому никогда не отлучить их от любви Христа и не вырвать из его рук» (263–264). Эквиано исполнился «крайнего ужаса, смешанного с восхищением», из-за того, как они выражали кальвинистскую веру в божественную милость, или спасение, которое свободно даруется богоизбранным, а не заслуживается поступками, или благими делами. Господь предопределил тех, кого призвал и избрал для спасения, а следовательно, для спасения им достаточно веры; их добрые дела могут быть знаком, но не причиной спасения. Реакция Эквиано была эмоциональной, а не рациональной. Изумленный увиденным, он ощутил, как «влекло к ним» его душу и как росло чувство «близости». «Полностью захваченный», он «желал жить и умереть именно так». Он оказался приглашенным не на трапезу для чрева – пища и питье состояли лишь из хлеба и воды, – но на свой «первый “Праздник души”» (264), длившийся около четырех часов. Они молились в «христианском братстве», думал он, подобно «первым христианам», жившим на заре веры до установления церквей и зарождения догматических споров.
Став очевидцем истинного счастья богобоязненных людей, Эквиано лишь с большим трудом мог вернуться в свое жилище. Он решил «покончить и с карточной игрой, и с суесловием, и со всем подобным», чтобы не оказаться неготовым, когда Господь, словно тать в ночи, придет за ним «в миг полночного зова». Он еще раз наведался в Холборн к благочестивыми пожилым супругам, которые не только подарили его нравоучительной беседой, но и одолжили экземпляр Лоренсово «Обращение индейца» (1774), истории о бедняке, подобно ему приехавшем из-за моря в поисках христианского Бога. По Божьему наставлению и благодаря общению с супругами Эквиано удалось «избавиться от прежних легкомысленных знакомств» и сойтись «с теми, кого Писание называет “святыми, которые на земле”». Наконец-то он «слушал проповедь Евангелия, проповедники раскрывали потаенные мысли и порывы моей души, и становилось очевидным, что есть лишь один путь спасения – через Христа» (266). Счастье его продлилось почти два месяца.
Слушая, как «мистер Грин рассказывал о человеке, покинувшем эту жизнь в полной уверенности, что его ждет блаженство», он внезапно понял, что ему неведома высшая степень духовного сознания. Он знал, что имеет веру и «выполняет целых восемь заповедей из десяти», но убежденности в личном спасении у него не было. Грин и другие объясняли, что никому не под силу исполнять все десять заповедей и что «если, прежде чем умереть, я не испытаю нового рождения и не получу прощения грехов через кровь Христову, то не попаду в царствие небесное». Эквиано спросил у священника в церкви, «уверен ли он, что вступил бы в Царствие Божие, если бы умер в эту самую минуту, и прибавил: «Уверены ли вы, что ваши грехи прощены?» Он ответил утвердительно. Меня охватили смятение, гнев и досада, такое учение вызывало недоверие, я не знал, к чему же прибиться: к спасению через труды или через веру в Христа» (268). Хотя никто тогда не объяснил Эквиано, как называется это «неясное» учение, все они говорили об опыте оправдания, внезапного озарения верующего, когда он осознаёт, что Бог за праведность Христа простил его собственные прошлые грехи. В поисках дальнейшего руководства Эквиано отправился послушать преподобного Генри Пекуэлла, проповедника хантингдонского методизма, священника церкви на Нью-Уэй в Вестминстере. Воодушевленный проповедью Пекуэлла на тему справедливости Божьего суда, Эквиано спросил позволения принять таинство святого причастия. Однако Пекуэлл, испытав Эквиано, определил, что он еще не готов к восприятию таинства. Чтобы подготовиться к причастию, Эквиано следовало продолжать чтение Библии, слушать проповеди и молиться об оправдании.
Вера Эквиано вскоре вновь подверглась проверке. Не имея достаточного заработка в Лондоне, он опять ушел в море. Капитан Ричард Стрейндж нанял его стюардом на судно Норе, отплывшее в сентябре 1774 года в испанский Кадис. Огорченный богохульством товарищей по команде и опасаясь его заразительности, он сильно «роптал на Господа за приуготовленное для меня, и на заповеди, которые невозможно исполнить, из-за чего я не спасусь. Все мне было ненавистно, и я бы предпочел вовсе не рождаться, я совершенно запутался, мне хотелось исчезнуть. Однажды я стоял на самом краю кормы, думая о том, чтобы утопиться». Лишь пришедшие на память слова из Первого послания Иоанна (3:15), что «никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей», удержали его (270). Но физическое спасение не принесло духовного успокоения. Теперь он так страшился умереть в своем нынешнем духовном состоянии, что его постоянные тревожность, скорбь и молитвы досаждали всем окружающим. Возвратившись в Лондон, он сообщил своим «верующим друзьям», что решил зарабатывать на хлеб на суше, чтобы никогда не выходить больше в море вместе с безбожниками. Друзья же уверяли, что море – его испытание и «что Бог находится не в каком-то одном месте».
Один из друзей, Джордж Смит, особенно помог ему. Подобно многим евангелистам восемнадцатого века, Смит был также и социальным реформатором. Джон Говард, самый известный в восемнадцатом веке поборник тюремной реформы, и многие другие превозносили Смита за управление Вестминстерским исправительным домом в Тотхилл Филдз, заведением для преступников, где их принуждали к труду. Один из современников писал о руководстве Смита в Тотхилл Филдз: «Нынешний начальник тюрьмы – здравомыслящий, внимательный и набожный человек; ежедневно, и даже чаще, читает заключенным проповеди и увещевает их; таким отношением он смиряет свирепых и необузданных дикарей, заставляя этих закоренелых негодяев вести себя прилично, что весьма редко встретишь в прочих тюрьмах, где заключенные развратно одеты, ведут себя с
