попытка Эквиано спастись собственными силами была обречена на провал. В одиннадцатой статье утверждалось, что верующие бывают оправданы, или спасены, только через веру в Иисуса Христа, чьи заслуги искупают греховность естественного человеческого состояния, унаследованного от первородного греха Адама и Евы. Для спасения же необходима божественная благодать, или милость. Духовное состояние, в котором Эквиано пребывал в 1773 году, никак не могло его удовлетворить. Лишь много позже он осознал, что вера в собственные силы основывалась на «разуме, ослепленном невежеством и грехом» (256).
В поисках спасения Эквиано занялся религиозным шопингом. Он и прежде наблюдал разнообразные формы христианских верований, но больше как созерцатель витрин, а не определившийся покупатель. Так, например, В Филадельфии в 1766 году он присутствовал на встрече квакеров, всегда отличавшихся честностью в делах, которые он с ними вел:
Одним воскресным утром, по пути в тамошнюю церковь, случилось мне пройти мимо дома встреч[246]. Двери были отворены, а дом полон народа, так что я из любопытства решил заглянуть внутрь, где с удивлением увидел людей, окруживших очень высокую женщину, вещавшую нечто отчетливым голосом, однако смысл слов до меня не доходил. Никогда не видевший ничего подобного, я стоял и осматривался, дивясь на диковинную картину. Когда все закончилось, я захотел узнать, что это за место и за люди, и мне объяснили, что это квакеры. Меня особенно интересовало, о чем говорила женщина в центре собрания, но никто не мог дать удовлетворительного ответа. (195)
Джеймс Босуэлл сделал запись о схожем опыте в 1763 году: «На следующий день, в воскресенье, 31 июля я рассказал [Сэмюэлу Джонсону], что побывал в то утро на встрече людей, называющих себя квакерами, и слышал проповедь, которую читала женщина. Джонсон заметил на это: “Сэр, проповедующая женщина подобна собаке, ходящей на задних лапах. Удивительно не то, что проповедует она скверно, а что вообще за это берется”».[247]
В отличие от традиционных Церкви Англии и Римско-католической церкви с их тщательно выстроенной иерархической структурой и детально проработанной литургией и ритуалами, в Обществе друзей верили, что библейское учение дополняется личным божественным вдохновением, внутренним светом, который равно доступен и мужчинам, и женщинам и которым можно делиться на собраниях единомышленников. Эти личные послания Господа не всегда оказывались внятны другим. На протяжении восемнадцатого века протестантов, отвергавших святое причастие Церкви Англии, называли диссентерами, или нонконформистами. Большинство из них принадлежали не к квакерам, а к баптистам, конгрегационалистам или пресвитерианцам. Диссентерские секты отвергали посредничество священников англиканской и римской церквей между верующими и Богом. Диссентеры отрицали доктринальный статус, признававшийся обеим церквами за учениями средневековых теологов (отцов церкви), а также провозглашаемый Римско-католической церковью авторитет папы. Многие диссентерские секты разделяли веру квакеров в личные откровения и часто оказывались большими евангелистами, чем квакеры или англикане. Евангелисты посвящали себя пылкому проповедничеству и распространению христианской благой вести, особенно первых четырех Евангелистов, апостолов Матфея, Марка, Луки и Иоанна, превознося авторитет Писания и неся весть о том, что спасение возможно только через веру. Любой диссентер, проповедовавший веру в личную связь с Богом, подлежал обвинению в принадлежности к «энтузиастам», которых Сэмюэл Джонсон характеризовал как «напрасно ожидающих личного откровения и питающих тщеславную уверенность в личной связи с Богом». Консервативные теологи и политики видели в них угрозу статусу Церкви Англии и монарха, юридически являвшегося ее главой. По их мнению, подчеркивание авторитета Библии и личных отношений с Богом могло легко поставить под сомнение авторитет церкви и поддерживающего ее государства.
Разумеется, Эквиано номинально являлся христианином со времени крещения в феврале 1759 года. По прошествии пятнадцати лет он захотел стать христианином не только по званию, но и по существу. Не зная, что, с точки зрения церкви, действия (благие дела) – всего лишь иная форма чисто номинальной веры, он на протяжении несколько недель посещал службы в местной англиканской церкви Св. Якова на Пикадилли и в других церквях, приходя иногда по два-три раза в день. Не удивительно, что он «всякий раз уходил неудовлетворенным, мне чего-то недоставало. Намного больше утешения, чем в церкви, находил я в домашнем чтении Библии». Он пытался искать и вне Церкви Англии: «Сперва я отправился к людям, называемым квакерами, чьи собрания иногда проходили в молчании, но остался в такой же темноте, что и прежде. Тогда я обратился к римско-католической церкви, но и там меня ничему не научили. Наконец, пробовал искать спасения у евреев, но и у них ничего не почерпнул, а страх перед вечной жизнью продолжал мучить денно и нощно, и я не знал, где искать убежища от грядущего гнева» (256). Квакеры-эгалитаристы не признавали стоящих между верующими и Богом авторитетов, у них не было духовенства (пасторов, проповедников, священников) выделяющегося из остальных членов общины. Если никто из собрания не изъявлял желания говорить, публичное богослужение проходило в молчании, и такое не было редкостью. На другом полюсе находился римский католицизм – протестанты насмешливо называли его папизмом, считая Римскую церковь искажением христианства, поощряющим поклонение скорее священнику, чем Богу. Иудаизм же ничего не смог дать Эквиано, так как не предлагал ни спасения через веру в Искупителя, ни более разработанной концепции загробной жизни, чем в христианских верованиях.
Не имея наставника на «пути, ведущем к вечной жизни», Эквиано вернулся к чтению «четырех Евангелистов». Те, к кому он обращался за духовным наставлением, не могли придти к общему мнению о «пути», оставляя его «без почвы под ногами» и в убеждении, будто он благочестивее любого из известных ему: «Сам же я был настолько праведен в собственных глазах, что полагал, будто превосхожу многих, ибо соблюдаю восемь заповедей из десяти; именующих же себя христианами я находил менее нравственными и праведными, чем турки»[248]. Мысль о своей исключительной правоте порождала ненависть к людям, и единственную отраду он находил в игре на валторне. К тому же самоуверенность завела его в теологический абсурд. Смешивая веру с этикой, он «и в самом деле полагал, что турки находятся ближе к спасению, чем мои соседи». Заблуждение о том, что добрых дел довольно для спасения, достигло такой глубины, что порой он говорил и поступал так, будто вера в Христа больше не была необходимостью. Он «решил уехать в Турцию и там окончить свои дни» (257), и только вмешательство кого-то из британских друзей удержало его от исполнения этого намерения.
Потерпев неудачу в осуществлении своего плана, Эквиано вновь стал искать утешения в Библии, решив положиться на волю Господню. Дела его, однако, свидетельствовали об обратном, он снова стал отвергать Бога и размышлять о самоуничтожении. Но теперь отчаяние было
