«раззудись плечо, размахнись рука» он пытался ударить портфелем в голову помощника дежурного, старшину Титова. Замах был изначально обречен на осечку. Перворазрядник по самбо Титов, намного превосходивший Ф. ростом и весом, с добродушной улыбкой, словно расшалившегося школьника, усадил историка на садовую скамью у «обезьянника». Дежурный по отделу капитан Моисеев, наблюдавший происходящее не оставляя пульта, откровенно смеялся. Этот смех, уязвил Ф. больше, чем борцовские объятия Титова, и перевел ход баталии в новое русло. «Капитан, – закричал историк, – Я поставлю тебе двойку на экзамене!».
«Ха! – ответчал студент-заочник Моисеев, не прекращая смеха. – Не выйдет! Экзамен я уже сдал!».
Оценив обстановку, я попросил Моисеева «отдать» мне историка под обещание доставить буяна домой. Дежурный не возражал, однако отрядить для этой цели машину отказался.
Ф. был отвезен домой на такси. В пути он успел дважды предупредить меня о том, что двойку на предстоящем экзамене вместо капитана-дежурного получу я. На обратном пути армянин таксист сочувственно произнес: «Зря ты его поил. Все равно он тебе двойку поставит».
На следующий день перед началом занятий ко мне подошел С. Ф. Ширяев и доверительно попросил сохранить вчерашний случай с Ф. в тайне. Я обещал, пояснив, что намерений делиться с кем-либо информацией о происшедшем, не имел изначально.
Это обещание было выполнено. О случае в дежурке Кировского РОМ до сих пор не знали ни друзья, ни однокурсники. Рассказать о происшедшем теперь считаю возможным, поскольку ни Ф., ни С. Ф. Ширяева давно нет среди нас. Кроме того, описанный эпизод скорее придаст дополнительный колорит, чем нанесет ущерб доброй памяти Ф. в глазах бывших студентов и близких людей.
Лично Ф. по поводу описанного события со мной не разговаривал. Во время случайных встреч на протяжении последующих лет учебы отводил глаза в сторону. На двух экзаменах держался официально. В обоих случаях без дополнительных вопросов поставил «хорошо». Спрашивать Ф., по каким критериям ответы не дотягивают до оценки «отлично», я не стал. Последующие случаи моего общения с Сергеем Федоровичем также не имели отношения к учебному процессу. Связаны они были с необычным увлечением, если не сказать страстью, латиниста. Но, обо всем по порядку.
Сергей Федорович был фигурой, весьма известной в Ростове. Этому способствовали некоторые экстравагантные поступки, наклонности и отличительные черты характера латиниста, а также его обширные знакомства с представителями разительно несходных между собой кругов горожан.
Нынешний Интернет содержит проникнутые глубокой приязнью к наставнику воспоминания близко знавших его выпускников филологического факультета РГУ: писателя И. Бондаре́нко[23], главного редактора журнала «Знамя» С. Чупринина[24], поэта, переводчика французской прозы и армянской поэзии Леонида Григоряна[25].
Правда, при чтении этих записок возникает впечатление, что каждый из авторов знал «своего» С. Ф. Ширяева, портрет которого не совпадал и даже противоречил описаниям героя в других мемуарах.
Вероятно, причина этих расхождений кроется в многогранной личности Мэтра (полушутливое прозвище Сергея Федоровича, обнародованное Л. Григоряном), из-за чего каждый мемуарист видел черты, близкие ему самому. Без сомнения, свой вклад в разнобой внесло предрасположение самого Мэтра к мистификациям и театральным эффектам.
В воспоминаниях И. Бондаренко С. Ф. эрудит, прекрасный знаток истории, полиглот, эстет, бонвиан, меломан, сидевший на концертах С. Рихтера в первых рядах, правда, в сандалиях на босу ногу.
С. Чупринин намекает читателям на диссиденство Мэтра, украсившего квартиру портретами Пастернака и Солженицына.
А в памяти Л. Григоряна Мэтр предстает носителем набора иных, порой взаимоисключающих качеств. Судите сами: «Великий эрудит – напыщенный шарлатан, редкий остроумец – хулиганствующий матерщинник, умница – шизофреник, стыдливый романтик – законченный циник, личность трагическая – профессиональный лицедей; участник грандиозных попоек в компании профессиональных борцов, ловко маскирующийся сексот, наконец, человек глубоко порядочный».
Далее автор, признанный знаток иностранных языков, сообщает, что Мэтр не был полиглотом, однако для поддержания легенды о собственных языковых способностях постоянно носил с собой книги иностранных авторов в подлиннике. В музыке при полном отсутствии слуха «не понимал ни уха ни рыла», но «подвергал себя пытке» посещения концертов филармонии. Расцветал в присутствии многочисленных зрителей, слушателей, еще лучше – толпы. Стремился увлечь окружающих неординарностью мышления и совершаемых поступков. Не гнушался использовать в полемике сочиненные на ходу цитаты из классиков.
В годы учебы Л. Григорян в отместку за деспотические придирки С. Ф. Ширяева написал стихотворный памфлет, в котором преподаватель именовался «старым мерзавцем с кровавой рукой». Инвектива дошла до латиниста и, кажется, доставила ему удовольствие. Сергей Федорович соглашался быть объектом внимания в любом качестве.
Показательно, что несколькими годами позже при рассмотрении вопроса о назначении самого Л. Григоряна на должность преподавателя латинского языка (позже Л. Г. стал заведующим кафедрой латыни в Ростовском мединституте) Сергей Федорович без просьбы и ведома кандидата представил по месту предполагаемой работы блестящую, но целиком вымышленную характеристику. В оправдание Мэтра следует отметить, что документ этот предназначался для тех, кто способен различать слабо замаскированные элементы иронии и мистификацию. Привожу содержание отзыва дословно.
«Л. Григорян знает классическую латынь с отроческого возраста. Ещё до поступления в госуниверситет он проштудировал тексты Тацита, Тита Ливия, Саллюстия, Корнелия Непота и Цицерона. Впоследствии самостоятельно изучил древнегреческий язык и прочитал в оригинале Гомера, Геродота, Менандра и Плутарха. Обучаясь в университете, Л. Григорян написал под моим руководством ценную работу «Оксюморон у Архилоха и Сафо». Профессора-классики Радциг, Варнеке, Тронский и Ярхо высоко оценили этот труд…».
Кстати, склонностью развлекаться писанием «документов», подобных процитированной выше характеристике, отличался и друживший с Л. Григоряном «Костя» Блохин. Об этом последний обмолвился при мне во время трепа на перемене.
Однажды, зайдя в деканат, я стал свидетелем того, как заместитель декана И. А. Андрианов оглашал присутствующим преподавателям извлеченное из почтового конверта заявление. Письменная просьба поступила после объявленного в СМИ конкурса на замещение должности доцента кафедры гражданского права. «Автор» документа сообщала, что работает на «железной-тире-дорогИ по выправке пути с отсыпкой балластной призмы», поощрялась за трудовые успехи. Теперь же, ознакомившись с объявлением о конкурсе, просит принять «учиться на доцента», т. к. стремилась к этому с детства. Заявление завершалось обещанием упорной учебы прилежного поведения. Думаю, то была одна из шуток Мэтра или «Кости».
Обычно же мистификации латиниста, по его признанию, облекались в форму назидательных посланий в научные организации и литературно-публицистические издания и предназначались «дураковатым», по выражению Л. Григоряна, адресатам.
Такое послание, адресованное радио Свобода, я обнаружил в закромах Интернета. В рубрике «Россия вчера, сегодня, завтра» 6 февраля 1998 года его огласил разоблачитель родимых пятен советской и нынешней России Анатолий Стреляный. Во времена СССР этот персонаж служил корреспондентом центральных партийных газет,
