дворца с просьбами вернуть им их имущество. И насколько я помню, альдерат Мансо семье Эртега не принадлежал.
– Это мзда, – зло усмехнулась она, – за то, чтобы я отступилась от принца. Совершенно излишняя, потому что и я и так собиралась с ним расстаться.
– Что свидетельствует о вашей дальновидности, – в зеленых волчьих глазах Рохаса заплясали веселые огоньки.
Усилием воли Далия заставила себя успокоиться. Она решила предпринять еще одну попытку.
– Я действую в интересах моей подруги, – мягко произнесла она. – Ей нужно поговорить с одним юношей, от этого зависит ее судьба.
– Вы имеете в виду принцессу и Лозанна? – изумился Меченый. – Напрасно стараетесь, я распорядился не подпускать его к Торену на пушечный выстрел. И вообще, зачем вам это дело? Оно ничего не принесет вам, кроме неприятностей.
– Вы что же, не допускаете, что я просто хочу помочь влюбленным, совершенно бескорыстно? – спросила Далия, неприятно пораженная как его осведомленностью, так и его мнением о себе.
Рохас задумался, на лице его отобразилось сомнение.
– Нет, – объявил он ей через мгновенье. – Более того, я думаю, вы морочите мне голову, и у вас в городе кто-то есть. И потворствовать вам я не могу, это будет означать измену королю.
– Однако позавчера вы были не против, чтобы я вас соблазнила, – усмехнулась она.
– Это совсем другое дело, – убежденно заявил он
– Другое? Чем же оно другое? – удивилась Далия.
– Это другое, – повторил он. – По всем правилам верному рыцарю за спасение прекрасной дамы полагается поцелуй, а я только этим и занимаюсь в последнее время, так что ваших спасений накопилось на целую ночь любви.
– А как же измена королю?
– У нас с ним свои счеты: в свое время он увел у меня пару красоток, злоупотребив своим монаршьим положением. К тому же, то, о чем он не узнает, ему не повредит. Всего-то одна ночь, ну может быть… – он оборвал себя на полуслове под ледяным взглядом Далии, от которого, как когда-то уверяла ее покойная Ирена, у людей смерзались внутренности. Вряд ли эта участь постигла Меченого, выглядел он по-прежнему вполне здоровым, однако был явно растерян.
– Ну на поцелуй-то я хотя бы могу рассчитывать? – попытался он пошутить.
– Вы забываетесь, командор, – все с тем же ледяным надменным видом объявила Далия и, не удостоив его прощанием, гордо удалилась.
Свернув за угол, она словно фурия пронеслась по дворцу, вызывая изумленные взгляды. Ворвавшись в свои апартаменты, она уселась за стол и написала письмо альду Лозанну, приказывая ему прибыть на следующее утро во дворец в бочке. После этого она велела Сельме найти Флико и передать ему письмо с тем, чтобы он доставил ему Лозанну. Молниеносно расправившись со всем этим, она выпила два стакана воды и подошла к окну.
Меченый все еще стоял в галерее, прислонившись плечом к колонне и смотря куда-то вверх, в направлении ее окон. Ей показалось, что он улыбается.
21
После завтрака она переоделась, чтобы отправиться позировать Виотти. Это изматывающее занятие продолжалось ежедневно в течение нескольких часов, и Далия выходила из мастерской еле живая, утешая себя тем, что у нее будет портрет от самого прославленного художника Южных Земель, за которым неустанно гонялись толстосумы. Без протекции короля, несомненно, подобной чести бы она не удостоилась. Воспоминание о короле заставило ее задуматься о том, что ждет ее после его возвращения.
Между отъездом Арно в Шандор и короля со свитой в Монселье прошло не более десяти дней, в течение которых король не слишком часто покидал свой кабинет и издали одарял ее почестями и привилегиями. Она получила новые апартаменты, еще более просторные и роскошные, в результате чего ей приходилось каждый день ходить в покои принцессы через полдворца, а потом обратно, и место за королевским столом. Несколько раз он отсылал ей подарки и заказал ее портрет у Виотти; он часто обращался к ней публично, спрашивая ее мнение и явно выделяя среди окружающих, однажды пригласил ее на танец и даже посмотрел с нею спектакль, оставшись до самого конца, что было делом неслыханным. Собственно, на этом было все. Он больше не повторял своего предложения и совершенно не стремился остаться с ней наедине, что вызывало легкую растерянность у Далии. Эрнотон имел репутацию монарха весьма коварного, холодного и расчетливого, и она гадала, что стоит за его поведением. Арно уехал и продолжать этот спектакль не было смысла, кроме того, она видела, что нравится королю. Возможно, он рассчитывал, что сможет привязать ее к себе своей щедростью, то есть попросту купить, либо, если не получится, пригрозить лишить ее всего – все-таки утратить уже обретенное богатство тяжелее, чем отказаться от него в перспективе. С другой стороны, было общеизвестно, что его величество при всей любвеобильности особого значения женщинам не придавал, достаточно легко мирился с отказом (а таковые случались, как ни сложно в это поверить) и чаще всего просто выбирал из предложенного, не утруждая себя соблазнением, благо никакого недостатка в предложениях не было. В конце концов, она решила повременить с выводами, рассудив, что время покажет.
Весь двор, тем не менее, был убежден, что король принялся за старое и променял несчастную королеву на новую фаворитку, вследствие чего на Далию обрушилась новая волна искренней симпатии и неустанного внимания со стороны придворных. Что-то просить у нее прямо они остерегались, наученные предыдущим опытом, но всячески старались вызвать ее благорасположение. Комплименты, мелкие подношения, заверения в дружбе и готовности оказать любую услугу лились непрерывным потоком. Веселый круг ее злословных друзей и поклонников несколько поредел и стал чинным и осторожным. Королева делала вид, что ничего не происходит, и пыталась разговаривать с ней как обычно, но получалось у нее плохо. Ее фрейлины, друзья и сторонники обдавали Далию ледяным презрением. Принцесса также не испытала от происходящего никакого удовольствия и лишила зарвавшуюся фрейлину своей милости. Впрочем, поскольку Мелина уже начала испытывать сильную тревогу из-за все больше отдалявшегося возлюбленного, и никто, кроме Далии, не мог отвлечь ее от черных мыслей и развеселить, немилость эта долго не продлилась.
В общем, когда король, молниеносно собравшись и распустив двор, покинул столицу, Далия вздохнула с облегчением, получив короткую передышку.
Когда она вернулась из павильона художника, Флико уже ждал ее с ответом от альда Лозанна. Она в нерешительности развернула записку, ожидая найти выражение вежливого недоумения и заботу о ее самочувствии, то есть, попросту выражаясь, вопрос, не спятила ли она, однако в записке изящным почерком было написано: «Часовня Марсалы в Торенском парке. В полночь».
