осеняет дух Масады:
Терпи, терпи,
Ноющая спина!
Я сын Израилев,
Я слишком горд,
Чтобы искать другого пристанища
И мечтать о спасении!..
Под этим сиротливым кустом
В пустыне ищет пристанища
Не презренный отпрыск египтянина —
Здесь умирает от жажды Исаак из дома Авраамова.
Третью проникшуюся духом Масады, в конце концов ожидает победа.
Сходные чувства вдохновляли и современника Ламдана — Ури-Цви Гринберга. Гринберг, происходивший из богатой галицийской семьи, во время войны служил в австрийской армии, а в 1922–1923 гг. жил в Варшаве и Берлине, где издавал на идише экспрессионистский журнал. В Палестину он переехал в 1924 г. и скоро завоевал признание как “поэт халуцим”. Занимаясь журналистикой в Тель-Авиве, Гринберг не изведал на собственном опыте физических трудностей, выпавших на долю пионеров. Однако никто не сумел так точно выразить главную черту этого послевоенного поколения — его стойкость. Бог Гринберга был суровым Богом, ревнивым и требовательным, как древний библейский Бог. Скорбь окутывала древние святилища, которые еврейству еще предстояло вернуть:
Но для меня Иерусалим — растерзанное тело
Моей матери: из каждого расколотого камня
Сочится кровь, исходит боль души…
Стена мучительным кольцом замкнула горе;
Тьма
Покрыла твои камни, и твое молчание стало
Воплем, который слышен блаженным и
Праведным
Даже в могиле.
Мощь Ламдана, энергия Гринберга, яркая образность Шленского отражают порыв третьей алии, в котором слились энергия отчаяния и горькая, далекая от романтики надежда на то, что в конце концов здесь, на пустынной почве, люди рассеянного по миру народа смогут построить новое общество.
Рост городского населения. Борьба за рабочее единство
В 1920-х гг. иммиграция состояла отнюдь не только из проникшихся идеями социализма пионеров. В 1922–1923 гг. процент представителей среднего класса среди переселенцев начал увеличиваться. Эта тенденция стала еще более явной после 1924 г. — за счет приезда значительного количества польских евреев. Их появление было вызвано, главным образом, экономическими причинами. Шовинистически настроенное правительство Польши не испытывало доверия к национальным меньшинствам страны. Главной жертвой ксенофобии в возродившемся польском государстве стали 3 млн евреев. Суть дела лаконично сформулировал один из членов польского сейма: “Когда коренная нация достигает экономической зрелости, некоренная нация должна посторониться”. В 1920-х гг. эту формулу воплотил в жизнь польский министр финансов Владислав Грабский: он национализировал те отрасли экономики и торговли, в которых было особенно много евреев, а затем уволил еврейских служащих, заменив их поляками. В результате треть всех польских евреев-коммерсантов разорилась, после чего их единственной надеждой стала эмиграция. С 1924 по 1928 г. из Польши в Палестину переехало 70 тыс. человек. Эта четвертая алия, в составе которой было также 8 тыс. евреев с Кавказа и Ближнего Востока, увеличила еврейское население Палестины с 84 тыс. в 1922 г. до 154 тыс. в 1929 г.
Лишь немногие из этой волны разделяли идеи социалистического сионизма или интерес к сельскому хозяйству. Привезя несколько тысяч злотых, полученных за свою обреченную на банкротство лавчонку в Польше, иммигрант четвертой алии, как правило, поселялся в городе и открывал новое дело — жалкое подобие оставленного. Экономическая депрессия 1927 г. оказалась роковой для многих из этих бывших коммерсантов. Вейцман с самого начала отнесся к их приезду с сомнением. В своей речи 13 октября 1924 г. он предупреждал:
“Когда выезжаешь из Изреэльской долины и попадаешь на тель-авивские улицы, картина меняется. Я радуюсь растущему потоку иммигрантов… и вовсе не преуменьшаю значения этой иммиграции для нашей созидательной работы. Наши братья и сестры из Дзикой и Налевок [типичных еврейских кварталов Варшавы] — плоть от плоти и кровь от крови нашей. Но мы должны следить за этим потоком и управлять им, чтобы не позволить ему увести нас в сторону от цели. Важно помнить, что мы строим наш национальный очаг не по образу и подобию Дзикой и Налевок”.
Хотя беженцы-коммерсанты отнюдь не были самоотверженными пионерами, их вкладом в развитие еврейской Палестины нельзя пренебречь. Именно четвертая алия заложила основы городской экономики ишува. Благодаря притоку новых иммигрантов за пять лет удвоилось еврейское население Иерусалима и Хайфы. Кроме того, эта волна в значительной степени способствовала формированию Тель-Авива как города. В 1921 г. в этом небольшом “садоводческом пригороде” Яфо проживало всего 3600 евреев. Число их утроилось в апреле того же года, когда в результате арабских волнений в Яфо последние евреи покинули этот портовый город. В основном, именно благодаря алые середины 1920-х гг. тель-авивское население увеличилось с 16 тыс. в 1924 г. до 46 тыс. в 1929 г. С этого времени оно неуклонно возрастало: в 1939 г. в Тель-Авиве насчитывалось 160 тыс. жителей-евреев. Расширение этого и других городов полностью изменило демографическую картину ишува. Бесспорно, тот факт, что в 1931 г. в сельской местности проживало 33 тыс. евреев, не мог не производить впечатления. Количество евреев, занятых в сельском хозяйстве, составляло 14 % в 1914 г., 23 % — в 1931 г. и 29 % — в 1939 г. от общего числа работающего еврейского населения Палестины. Однако уже в 1920-х гг. стало ясно, что большое число евреев-иммигрантов стремится переселиться в города.
В 1920-х гг. в Палестине возникает еврейская промышленность. В 1921 г. в Тель-Авиве был построен кирпичный завод. Выходец из России инженер Пинхас Рутенберг[189] получил у мандатных властей концессию на строительство первой электростанции в Тель-Авиве, а затем и электростанций в Хайфе и Тверии. После 1921 г. на средства частного еврейского капитала построены соляной завод, мукомольная фабрика, мыловаренная фабрика Шемен в районе Хайфы. В 1925 г. в окрестностях Хайфы были пущены в действие цементный завод Нешер и несколько текстильных фабрик. Разумеется, вклад большинства польских иммигрантов 1920-х гг. был не столь крупным. Как правило, их “промышленные” предприятия представляли собой маленькие мастерские, где было не более десятка рабочих. Однако прибытие тысяч новых иммигрантов стимулировало деятельность самой важной отрасли промышленности ишува — строительства. В 1927 г. в строительстве было занято 45 % рабочих Тель-Авива — в это время начинается подлинное формирование еврейского рабочего класса. Это было отмечено деятелями социалистического сионизма, убежденными в том, что в городе, как и в сельской местности, социалисты смогут возглавить экономику ишува и определять ее развитие.
Первые рабочие организации начали возникать в еврейских поселениях еще в 80-х и 90-х гг. XIX в., однако руководству ЕКО (Еврейского колонизационного общества) удалось ликвидировать большинство из них. Попытки достигнуть рабочего единства возобновились лишь в последнее предвоенное десятилетие. Ставя перед собой политические цели, Га-Поэль га-цаир и Поалей Цион вместе с тем брали на себя функции профсоюзов и даже предоставляли своим членам элементарную
