порога.
– Опасно.
– Разъясняли. Настаивает.
Демин пожал плечами:
– Оформляйте.
Он встал, походил по кабинету, занятый своими мыслями. Потом вышел в коридор и толкнул дверь в соседнюю комнату. Здесь, за широким столом, заваленным газетами и журналами, сидел заместитель начальника КПП по политической части подполковник Андреев, торопливо писал. Увидев Демина, привстал, не откладывая ручку: не раз бывало, что начальник заглядывал и выходил, занятый своими думами.
– Что домой не идете? – спросил Андреев.
– Не идется. – Демин стоял, покачиваясь с пяток на носки, высокий, угловатый. – Скажи, комиссар, как думаешь, при коммунизме армия будет?
– Зачем? – засмеялся Андреев, выходя из-за стола.
– Лишние расходы?
– Конечно.
– А сколько сейчас государство тратит на спорт?
– Вот вы о чем, – догадался замполит. – Может, что и будет, но не армия же.
– Ну… почти. Только без школы мужества не обойтись. Захиреют мужики в теплом гнездышке из благ, которые принесет научно-техническая революция.
– Почему они должны захиреть?
– Уже теперь хиреют. У моего соседа лоботряс жениться собрался. Как есть Митрофанушка. Так и заявляет: не хочу в институт, жениться хочу. А ведь рубля в своей жизни не заработал. В колхоз осенью поехал, через два дня вернулся – простыл, видите ли. Глава семьи. Тьфу! Привык, все даром дается, думает, так всю жизнь будет.
– Н-да, больной вопрос.
– Уже теперь больной. Вспомни, и у нас появлялись Митрофанушки. А какими они увольнялись?
– Н-да, любопытно, – улыбнулся Андреев. Его все больше занимал этот разговор.
– А сколько их будет при коммунизме, когда каждому по потребностям?
– Но от каждого по способностям.
– А кто определит эти способности? Он сам? А если он искренне убежден, что не может? Кто-то ведь должен помочь ему поверить в себя, в свои силы?
– Школа, наверное.
– Может, и школа. Только не такая, как теперь. Или какая-либо вторая ступень школы, где будут одни подростки, или юноши, или уже парни. Школа мужества. И будет всеобщая повинность, как сейчас воинская. И непременно должна быть дисциплина, чтобы каждый осознал ее необходимость в жизни. Заставить человека поверить в себя – это и при коммунизме часто будет связано с ломкой характера.
– Любопытно.
– Все атрибуты армии. Только что вместо автоматов, может, луки со стрелами да гантели, эспандеры всякие…
На столе глухо загудел телефон. Андреев взял трубку, послушал в задумчивости и зажал микрофон рукой:
– Прапорщика Соловьева просят. Из милиции.
– Так позовите.
– Он три часа как уехал. В милицию…
– Вот тебе и – домой, – сказал Демин.
– Найдется. Не иголка.
– Рабочий в порту на час опоздает – по всему городу ищут, а тут пограничник целых три часа неизвестно где.
Демин повернулся и крикнул в полураскрытую дверь дежурного по КПП:
– Где прапорщик Соловьев?
– В милиции, товарищ полковник. С разрешения товарища подполковника я ему машину давал. – Дежурный аккуратно отогнул рукав, посмотрел на часы. – Три часа и семнадцать минут назад.
– Шофера сюда!
Шофер дежурного газика рядовой Евстигнеев, важно медлительный, как все шоферы, смотрел на офицеров наивно-удивленными глазами и вертел в руках какую-то мелкую деталь.
– Вы ездили с прапорщиком Соловьевым?
– Так точно.
– Куда вы его отвезли?
– В милицию, товарищ полковник.
– До самых дверей?
– Никак нет. Он на углу сошел, велел обратно ехать.
Офицеры переглянулись.
– Не верю. Кто другой, только не Соловьев.
– А ну, поехали, – сказал Демин и решительно пошел к двери.
Они мчались по ночным улицам, не слыша шума мотора: ветер выл и скрипел во всех щелях, как сотни тормозящих поездов. На набережной, там, где к ней спускался тенистый бульвар, машина остановилась.
– Вот здесь. Он туда пошел, вверх, по правой стороне.
Демин прошел несколько вдоль темных спящих окон и остановился, поняв бесцельность такого поиска. Вернулся в машину, посидел в задумчивости.
– Тут девушка одна есть, – сказал Евстигнеев.
– Девушек много.
– Для товарища прапорщика Соловьева – одна.
– Откуда тебе известно?
– Он говорил про нее. Головкин знает, где она живет.
Таможенного инспектора Головкина Демин нашел на «Тритоне» – оформлял отход судна.
– Ясно, у нее, – сказал он, узнав, в чем дело. – От такой девушки я бы тоже не ушел.
Демин покачал головой.
– Ему надо быть на службе.
– Сейчас?
– На этом же «Тритоне». Пришлось других посылать.
– Я с вами, – решительно сказал Головкин.
Через полчаса они гуськом входили в тихий и темный подъезд. Светя фонариком, поднялись по лестнице, позвонили у дверей. Никто не отозвался. Под ногами хрустели осколки стекол. Пахло чистыми половиками и залежалой пылью.
– Фантастика! – сказал Головкин. – Чтобы и Верунчика не было…
– Кого?
– Веру так зовут, девушку эту. Чтобы она дома не ночевала… Хоть дверь ломай.
– Милицию надо, понятых – длинная история.
– Давайте позвоним директору музея?
– Зачем?
– Может, скажет что. Она там работает.
Разбуженный звонком директор музея долго кашлял в трубку.
– Это на нее не похоже, – сказал он хрипло. – Может, Корниенко знает? Вчера они весь вечер вдвоем крутились.
Цепочка грозила растянуться до бесконечности. Но пока она не замкнулась в кольцо, по ней следовало идти, ибо другого пути не было.
– Где живет этот Корниенко?
– Не «этот», а «эта», женщина, стало быть. – В трубке снова прерывисто захрипело, и непонятно было, кашляет директор или смеется. – Она рядом со мной живет. Приезжайте, я покажу.
Машина проползла по улицам, гудящим, как органные трубы, на окраину города, где в голых, еще не загороженных тополями новостройках у моря ветер был особенно силен. Директор вышел сразу, видимо, ждал у окна. Молча втиснулся на заднее сиденье, прижав Головкина грузным телом, по-хозяйски махнул рукой, показывая вдоль улицы. И уже через два квартала похлопал шофера по плечу.
– Погодите, я один, – предложил он, вылезая из машины.
Ждать пришлось недолго. Из подъезда выглянула девушка, осмотрелась испуганно и побежала к газику. Она нырнула в машину и стала оглядываться в темноте.
– Что случилось, что? – беспокойно спрашивала Вера.
– Пока ничего особенного, – сухо сказал Демин, поворачиваясь на переднем сиденье. – Прапорщик Соловьев не вышел на службу, чего с ним никогда не бывало. Дома его нет – звонили. Думали у вас – заперто.
– Как заперто? Братик дома.
– С Соловьевым вы когда виделись?
Вера замерла. Слышно было, как часто она дышит.
– Отвезите меня домой… Пожалуйста… – наконец сказала она обессиленным голосом.
Снова поднялись по темной лестнице, хрустящей осколками стекла. Вера дрожала так, что Демин боялся отойти от нее: вдруг упадет в обморок. Она коротко позвонила и принялась судорожно рыться в сумочке, отыскивая ключ. Дверь оказалась запертой на цепочку.
– Бра-атик! – жалобно позвала Вера.
Из черной дверной щели тянуло прогорклым табачным дымом, чем-то кислым.
– Можно, мы оборвем цепочку? – спросил Демин. И, не дожидаясь ответа, нажал плечом. Цепочка лязгнула
