готового воспринять «наставления… в христианском учении, о котором он не имел ни малейшего представления». Всего за одиннадцать дней он достаточно освоил алфавит, чтобы складывать слова из двух и трех букв. Но больше всего его заинтересовали впечатляющие картинки в имевшемся у Эквиано экземпляре «Деяний и памятников, или книги мучеников» Джона Фокса (1563), антиримско-католической работы, сокращенную версию которой в восемнадцатом веке часто переиздавали с «обрезными», или ксилографическими, изображениями: «он очень полюбил рассматривать иллюстрации, задавая множество вопросов об изображенных на них папских жестокостях, а я рассказывал, что все это значит». Перед отходом ко сну Джордж приходил помолиться вместе с Эквиано, одетый в одну лишь рубаху, и также молился с ним перед едой. Радуясь нравственному прогрессу Джорджа, Эквиано «много просил Господа о помощи в наставлении его на путь истинный… ежедневно наблюдая всё новые изменения в столь желаемую сторону… [Так] мы успели проделать около четырех пятых пути» (291).
Но «Сатане наконец удалось взять верх. Кто-то из посланников его, видя, как далеко продвинулся по пути благочестия бедный язычник, стал выспрашивать у него с насмешками и ехидством, не я ли обратил его в христианство, за что я отчитывал их как мог. Но глумление привело к тому, что принц стал колебаться между двумя воззрениями». Эти «верные сыны Велиала» (демона, упоминаемого в 2Кор. 6:15) объяснили принцу, что ни дьявола, ни загробной жизни не существует. Поддразнивание и насмешки до того его запутали, что хотя «он не стал пить и веселиться с безбожниками, но и ко мне более не подходил даже для молитвы». Эквиано долго допытывался у принца по какой причине он бросил молитвы, и Джордж наконец ответил собственным вопросом: «Почему все белые на корабле, которые могут читать и писать, наблюдать за солнцем и знают столько разных вещей, все равно сквернословят, лгут и пьянствуют, и только ты так не поступаешь?» (291).
Может показаться странным, что Эквиано причислен к белым, но сам он, по-видимому, этого даже не заметил. Термины «белый» и «черный» в восемнадцатом столетии использовались менее определенно, чем сегодня. Англичане иногда называли черными или неграми (от исп. negro – черный) коренных американцев и часто – любых азиатов лишь потому, что они темнее европейцев, живущих севернее. Но англичан и англичанок со смуглой кожей или темными волосами также называли черными. К примеру, один из героев романа Генри Филдинга «Том Джонс» (1749) назван Черным Джорджем из-за цвета кожи, хотя он и не был африканского происхождения. Еще необычнее для нас упомянутая Ричардом Стилом в 274-м номере газеты Spectator (от 14 января 1711 года) «самая очаровательная черная дама, какую вы только встречали; миниатюрная женщина из тех, что так нравятся, насколько мне известно, вашей светлости; хорошо сложенная, с кожей самого чудесного сочетания красного и белого, что мне приходилось видеть». Стил пишет о черноволосой женщине, а не об африканке с нежно-розовой кожей. Индейский принц отнес Эквиано к «белым», потому что их объединяла религия, культура и воспитание. Для москито понятие «белый» относилось к верованиям и поведению, а не к физическому облику. Всегда и всюду, где большинство неевропейского населения составляли нехристиане, назвать человека христианином было просто еще одним способом сказать, что он имеет европейское происхождение, и наоборот.
Эквиано пытался убедить принца Джорджа, что прочие белые грешили из-за того, что не боялись Господа, и если они продолжат идти по пути зла, то умрут в состоянии греха и «не смогут отправиться к Богу или пребывать в блаженстве подле него». Джордж отвечал, что лучше отправится в ад с одним своим здешним знакомцем, чем останется без него. Назидательный ответ Эквиано «произвел сильное впечатление, он погрустнел и в оставшееся время пути сторонился всех на борту»[274]. Хотя Эквиано больше преуспел в приведении Джорджа в уныние, нежели в его обращении, он не оставлял попыток до тех пор, пока они не распрощались навсегда. На Ямайке он сводил Джорджа «в церковь, чтобы показать, как проходит служба. Выйдя из церкви, мы увидели множество народу самого разного звания, покупавшего и продававшего всевозможные товары, а торговые ряды тянулись на добрые полмили чуть ли не от дверей церкви и до самого берега; это так изумило юношу, что мне пришлось потратить немало сил на увещевание» (292). Вероятно, не меньше, чем люди, нарушающие воскресный день, Джорджа «изумляли» беспрерывные увещевания Эквиано.
Morning Star добрался до Ямайки к середине января 1776 года. Пополнив припасы и подготовившись в феврале к отплытию на Москитовый берег, Эквиано «отправился с доктором на гвинейский корабль, чтобы купить для плантации рабов. Я отобрал своих соотечественников». Гвинейскими кораблями называли невольничьи суда, доставлявшие в Америку рабов из любого места на побережье Западной Африки, от Сенегала до залива Биафра. В изданиях автобиографии до 1792 года после слов «своих соотечественников» следуют слова: «причем некоторых привезли из Ливии», снабженные примечанием, подчеркивающим, что он ассоциирует себя со всеми африканцами, а не только с игбо. Примечание отсылает читателей к книге Энтони Парвера «Новый буквальный перевод всех книг Ветхого и Нового Заветов; с комментариями…» (1764): «Александр Полигистор и Клеодим Малх, написавшие истории варваров на греческом языке, утверждают, что Афер, один из отпрысков Авраама, повел армию на Ливию, одержал победу и поселился там; поэтому его потомки зовутся африканцами».[275]
Нас не должно удивлять охотное согласие Эквиано участвовать в проекте, основанном на рабском труде, и его приятие работорговли, равно как и гордость за то, что ему поручили отбирать рабов для плантации. В 1776 году он еще не ополчился против работорговли, не говоря уже о рабстве как таковом. Соглашаясь управлять задуманным предприятием, он несомненно понимал, что придется использовать рабов. Для большинства людей того времени вест-индская плантация без рабов представлялось немыслимым делом. На какой еще трудовой ресурс можно было рассчитывать для чрезвычайно тяжелой работы по расчистке тропического леса под плантацию? Местные жители не согласились бы на строгий порядок, необходимый для успеха предприятия, и они были слишком независимы для того, чтобы принудить их труду. Европейским рабочим, если бы они и нашлись, надо было платить за труд. Как бы плантатором удавалось получать прибыль, если бы наемному труду пришлось конкурировать с рабским? Эквиано был убежден в том, что его личный опыт и наблюдения в бытность свою рабом позволят стать гуманным надсмотрщиком. Пройдет почти десять лет, прежде чем Эквиано признает, что гуманное рабство – невозможное словосочетание.
18 февраля Эквиано с Ирвингом доставили живой и иной груз на Москитовый берег «в место, называющееся Дупеупи»[276] на побережье нынешнего Гондураса, где «индейские гости сошли на
