губернатору Ямайки, ведавшему также британскими поселениями на Москитовом берегу, учредить там законодательный совет, куда поселенцы избрали бы представителей. Эквиано сообщает, что причины, побудившие его принять участие в проекте, были более евангелические, нежели материальные. Посоветовавшись с друзьями, он «принял предложение, зная, что урожаи в тех краях чрезвычайно обильны, и надеясь стать орудием в руках Господа, способным привести какого-нибудь несчастного грешника к моему возлюбленному господину, Иисусу Христу». 13 ноября Morning Star, 150-тонный шлюп, принадлежащий Блэру и Ирвингу и управляемый капитаном Дэвидом Миллером, отчалил из Грейвзенда, городка ниже по течению от Лондона, и взял курс на Ямайку.
Вместе с ними плыли «четверо индейцев москито, бывшие вождями в своей стране и привезенные сюда английскими купцами в каких-то своих видах». «Свои виды» состояли в том, что поселенцы, раздосадованные попытками управляющего Москитовым берегом Роберта Ходжсона регулировать и контролировать торговлю земельными участками, решили добиваться его отстранения и отправили в Лондон депутацию из местных вождей индейцев москито. Они должны были пожаловаться на то, что он захватывает в рабство и продает туземцев. Ирония заключалась в том, что москито и сами были активно вовлечены в порабощение других индейцев. Впрочем, обращение имело успех, и в августе 1775 года лорд Дартмут сместил Ходжсона с его поста[266]. Теперь индейцы москито возвращались за государственный счет домой, «проведя здесь год, за который выучились неплохо говорить по-английски» (290).
Москитовый берег занимает почти 550 миль вдоль Карибского моря и тянется на восток по территории современного Гондураса до мыса Грасьяс-а-Диос (исп. «слава богу»), затем до северо-восточной оконечности современного Никарагуа и, наконец, на юг до северо-восточной части нынешней Коста-Рики. На протяжении восемнадцатого столетия англичане называли туземное население Москитового берега, а также части побережья нынешнего Гондураса, мискито, маскето или москито. Современные антропологи и историки называют их москито, мискиту или маскито.[267] Неприветливые земли, тяжелый климат, ненасытные насекомые и враждебно настроенные туземцы сделали Москитовый берег почти столь же недоступным, как Африка. Для европейцев берег являл собой пример «украйны», или пограничья, где «насилие было образом жизни», поскольку контроль над этой областью оставался спорным между Британией и Испанией почти до конца восемнадцатого века.[268] Инструкции, полученные от лорда Дартмута в августе 1775 года, имели целью усилить претензии Британии на земли, лежащие за главным поселением на Черной реке на территории нынешнего Гондураса: «В 1770 году там насчитывалось, исключая местных, около 1400 жителей – подданных Великобритании, из которых 206 белых, примерно столько же смешанных кровей и около 900 рабов. Из этого числа 136 белых, 112 метисов и около 600 рабов проживали в пределах нескольких миль от Черной реки».[269] Парижский мир 1763 года определял европейский суверенитет над берегом не вполне четко. Испания предоставила Британии право на добычу кампешевого дерева, применяемого для производства красителей, в обмен на обещание Британии ликвидировать военные укрепления в Гондурасском заливе. Хотя Москитовый берег номинально находился под испанским правлением, ни Британия, ни Испания не желали или не были в состоянии обеспечить в этой области довольное число поселенцев или военной силы, чтобы установить неоспоримый суверенитет, хотя обе страны были заинтересованы в разработке природных ресурсов побережья. Поэтому начиная с семнадцатого столетия берег стал прибежищем пиратов, буканьеров, приватиров и беглых рабов из всех карибских колоний. Москитовый берег все еще притягивал интерес публики, когда Эквиано опубликовал свою автобиографию. В 1786 году Британия согласилась подписать договор, по которому обязывалась вывезти поселенцев в обмен на полное признание Испанией права Британии добывать кампешевое и красное дерево в Белизе.
Москито в полной мере пользовались вакуумом власти, существовавшим до соглашения 1786 года, играя на интересах одной европейской силы против другой: «Непримиримая ненависть, которую они испытывают к испанцам, выгнавшим некогда их предков с плодородных долин вокруг озера Никарагуа, восходит еще к эпохе открытия Америки, а дружба с англичанами – к экспедициям буканьеров против их общего врага».[270] Англичане более чем охотно снабжали москито ружьями, боеприпасами и прочим в обмен на доступ к сырью и продолжение сопротивления испанскому владычеству. Десятки москито помогали британцам подавлять восстание рабов на Ямайке в 1760 году, еще сотни воевали вместе с ними против испанцев в 1780-м. Для укрепления отношений между Британией и москито еще с семнадцатого века сыновей влиятельных индейцев отправляли в Англию для обучения. Часть их торгового оборота составляли рабы, и москито поставляли британцам своих соседей-индейцев до тех пор, пока в 1741 году Ассамблея Ямайки не признала порабощение индейцев незаконным. Спасаясь от набегов москито, другие туземные племена, такие как вулву, искали прибежища в отдаленных областях.
К 1770-м годам Москитовый берег представлял собой пеструю этническую, языковую и культурную мозаику. На протяжении более ста лет туземцы смешивались с беглыми африканскими рабами. В 1773 году Брайан Эдвардс сообщал с Ямайки, что «индейцы москито… прежде были весьма многочисленны; но количество их сильно сократилось в последние годы по причине оспы. Сейчас их насчитывается от семи до десяти тысяч воинов, они разделены на различные племена, частью по своей природе, а частью политически. По природе – сообразно коренному различию в происхождении между чистыми индейцами и самбо [африкано-индейца-ми]; политически – смотря какой из вождей ими правит, а зовутся они король, губернатор, генерал и адмирал, и каждый имеет свою территорию, на которой обладает почти безраздельной властью, хотя король пользуется не вполне ясно определенным превосходством как в полномочиях, так и в суверенитете».[271] Местные вожди москито называли себя «король», «губернатор», «генерал» и «адмирал» в подражание британскому союзнику, однако культурное влияние европейцев оставалось, вероятно, лишь поверхностным. Перенятые от англичан титулы никак не соотносились с желанием усвоить и британскую модель централизованной политической власти. [272] А европейское платье, как вскоре предстояло узнать Эквиано, приберегалось для особых случаев.
Один из «четверых индейцев» на борту Morning Star, «юноша лет восемнадцати, был сыном короля у москито» и наследником престола. В Лондоне он принял крещение, и еще в Англии Эквиано понял, что может приложить свое миссионерское рвение к индейским пассажирам, а особенно к принцу Джорджу: «Придя побеседовать с ними дней за восемь до отплытия, я с грустью узнал, что они ни разу не посетили церковь во все то время, что были здесь, и крещены,[273] и никто не озаботился их нравственным состоянием. Меня очень расстроило это фиктивное христианство, но до отъезда только раз представился случай сводить кое-кого из них в церковь» (290).
В плавании принцу Джорджу, наверное, казалось, что он в церкви. Почти все это время Эквиано находил в нем прилежного ученика,
