же не затыкаю твоего гаденыша, когда он орет?!
Он взглянул на экран, где снова застыла картинка с медными весами. После того как фильм закончился, Эх вытряхнул в чашу их «плату» за кино. Это было сделано с таким видом, словно выплескивали навоз в компостную яму, и в этот момент Алексей испытал сильное желание всадить в плешивый череп «смайла» топор, который сейчас лежал возле стеклянного ограждения.
Бронзовая скульптура неподвижно смотрела с экрана на пленников, словно всем своим видом говоря: «Давайте, ребята. Начало положено. Как минимум три килограмма против моих двухсот».
– А однажды мы с мамой… – начал Алексей. – Она…
– У тебя что-то было с твоей мамой? – раздался над ухом приглушенный голос Юрия, и банкир, застигнутый врасплох, едва не вскрикнул. – Ну, это самое?
– Я… что ты… – оторопел Алексей. – Ты о чем вообще говоришь?!
– Ты так нахваливаешь ее… – продолжал Юрий, возвышаясь над ним. Поднятая рука слегка подрагивала, даже невооруженным глазом было видно, что он смертельно устал держать ее в таком положении. – Ты не женат и никогда не был… И все базары у тебя – мама да мама… Вот я и подумал, иногда ведь бывает такое, что… Ладно, не трясись, толстяк. Я просто поинтересовался.
– Как ты? – спросил Алексей, чтобы сменить щекотливую тему.
Юрий осклабился в ухмылке:
– Очень хорошо. Человек вообще живучее существо. Я читал про какую-то бабу… у нее в аварии башка от позвоночника оторвалась. То есть шея целая, а внутри разрыв… Так ничего, выжила. Ей обратно черепушку болтами к позвоночнику прикрутили. Теперь бегает, в волейбол играет. Как тот зайчик, которому Айболит пришил ножки.
– Мне плевать на какую-то бабу. – Алексей наморщил лоб и вздохнул: – И на зайчиков тоже. У меня голова кружится. И меня тошнит.
– Правильно. Ты литр крови из себя нацедил.
– Кровь должна восстановиться.
– Должна, – снова вклинилась в разговор Жанна. – Только не через сутки. Уже скоро новый сеанс, суслики. Готовы?
Алексей почувствовал, как под кожу пробрался холод и ледяными щупальцами стал расползаться по телу. Да, эта сучка права. Сейчас начнется новый сеанс, за который нужно будет платить.
Юрий, качаясь, продолжал стоять рядом. У него был такой вид, будто он собирался что-то сказать, но каждый раз передумывал, и его присутствие не на шутку пугало Алексея. У него было такое чувство, словно из могилы вытащили разлагающийся труп, поставили рядом, а он внезапно ожил.
– Я даже как-то рассказал маме про собак, – зачем-то сообщил он.
– Собак? – Рэд поднял голову.
– Да. Тех шавок, которых я травлю, – торопливо заговорил Алексей. – Удивительно. Но она даже не возмутилась. Вспомнила про нашего той-терьера, которого разорвали у гаражей… Мама успокоила меня. Сказала, что всегда поддержит мои устремления… и будет на моей стороне…
– Карпыч… – позвал Есин.
– …она вообще любит животных, – не умолкал Балашов. – Но даже она понимает, что, когда собаки объединяются в стаи…
– Карпыч!
Банкир с тревогой уставился на Юрия, который, испуганно озираясь, прошептал:
– Я вижу ее.
– Видишь? Кого?
Юрий взлохматил сальные волосы здоровой рукой.
– Эту бабу… – с трудом выдавил он. – Как там ее… Ирину… Пять минут назад она стояла вон там, – с этими словами он вытянул здоровую руку вперед, указывая в угол. – Стояла вся в крови. И волос у нее не было, все они содраны. Стояла и смотрела на нас. Стояла и смотрела…
Юрий говорил так тихо, что Алексею приходилось напрягать слух.
– У тебя глюки, – сказал он.
– Может, и глюки. Но одно я знаю точно – нас всех хотят убить.
Юрий оценивающе уставился на искалеченную руку.
– И это у них получается. Я теперь чертов инвалид, однорукий урод. Этот Ох нас стирает, как ластиком. Понемногу, не спеша. Может, кроме нашей крови, этот Ох жаждет еще каких-то признаний? А, Карпыч?
Алексей молча обдумывал слова приятеля.
– Но я не дам этому выродку убить мою дочь, парень, – прошипел Юрий. – Я признаюсь в чем хочешь, но ее он не тронет.
Он положил на плечо банкира обрубленную руку, и тот дернулся, словно это была ядовитая змея.
– Убери… Пожалуйста, – взмолился Алексей. Плечо стало намокать от крови, сочащейся из культи. Юрий смотрел на него и улыбался улыбкой мертвеца.
– Ты спросил о признаниях… – Алексей отодвинулся, и обрубленная рука товарища по несчастью тяжело повисла.
– Говорил. Хочешь покаяться?
Банкир набрал в легкие воздух и с шумом выпустил его:
– Я убийца.
Лицо Юрия оставалось безучастным.
– Я знаю. И я убийца, парень. И Рэд тоже. Все, кто здесь, – убийцы. Нашими руками была растерзана женщина, а ее новорожденный ребенок сварен заживо.
Алексей замотал головой:
– Это не то…
– Не то?
– Я рассказывал про собак. Ну… это длилось недолго. В какой-то момент я понял, что мне чего-то не хватает. Знаешь… как будто очень хочешь пить, ты делаешь глоток, а бутылку у тебя забирают. И тебе хочется еще, как наркоману хочется дозы.
Юрий молча слушал.
– Я спаивал бродяг… подсыпал им стрихнин, – запинаясь, произнес Алексей. – Это сильнейший яд, похлеще цианистого калия… Результат наступает очень быстро. Этих алкашей никто не искал. А если находили – просто утилизировали, без всяких разбирательств… Так что собаки – это так, ерунда. Опустившиеся маргиналы – вот в чем мой драйв! Только отравив очередного бездомного, я успокаивался… На какое-то время. Понимаешь, о чем я?
Юрий кивнул, в его глазах скользнула зыбкая тень презрения.
– Они никогда мне не снились, Фил, – продолжал шептать Алексей. – После каждой такой акции я спал как младенец! Но как только я оказался здесь, я постоянно их вижу. И они все ближе и ближе… Они окружают меня… Я вижу их распухшие лица, Фил!
– Сколько человек ты убил?
– Семнадцать.
Цифра сорвалась с языка банкира без малейшей заминки, и Юрий покачал головой:
– Ну и ну… вот он какой, управляющий банком… – хрипло засмеялся он. – Алексей Балашов – серийный убийца, ведущий строгий учет своих клиентов.
– Замолчи! Говори тише!
Юрий склонился над ним:
– Зачем? Кого ты сейчас боишься? Ты же раскрываешь душу. Какая разница, слышит это кто-то из нас? Главное, чтобы это услышали там, наверху. И я не про психа, который устроил нам эти игрища с весами и расчлененкой. Я про бога, Карпыч. Раскаяние должно быть от сердца.
Алексей угрюмо замолчал.
Жанна бережно поправила простыню, в которую был укутан ребенок. Несмотря ни на что, Ох регулярно снабжал мать молочной смесью, подгузником и свежей простыней. Не фонтан, разумеется, но уж лучше так, чем вообще ничего. Учитывая, что молоко у нее снова пропало. Так же неожиданно, как и появилось.
Дима зевнул, показывая
