подгузником. На этот раз у Жанны не было даже сил поблагодарить режиссера, и она лишь кивнула. Женщина взяла детское питание, чувствуя теплоту бутылочки, и некоторое время раздумывала, стоит ли будить ребенка для кормежки или дать ему поспать еще несколько минут.
Пленница увидела, как к ней расшатанной походкой приближается Юрий, и лицо ее вытянулось. Обнаженный до пояса, грязный и отвратительно воняющий, сплошь покрытый засохшей кровью и с горящими глазами, он выглядел так, словно сошел с экрана прямо во время показа «Седой ночи». Под мышкой Есина была зажата пластиковая бутылка.
– Время утренних анализов, мадам.
Жанна не шелохнулась.
– Я не смогу, – после паузы ответила она. – Я… могу уснуть и больше не проснуться.
– Так часто бывает, – подтвердил Юрий. – Если ты боишься, я тебе помогу, детка.
– Ты мне не нужен.
– Может быть, – хохотнул тот. – Но мы нужны тому веселому парню с погонялом Ох. Точнее, наши запчасти. У них моя дочь. У тебя минута, чтобы принять решение. Начнешь сомневаться, я все сделаю за тебя, нравится тебе или нет. Определяйся, а то Карпыч проснется. Они снова прислали всего две бутылки. Точнее, колбы. Колбы для анализов, хе-хе…
Жанна открыла рот, но тут же плотно сжала губы. Ее горячечный взгляд, словно сканер, ощупывал воспаленную культю Юрия. Края рассеченной кожи подсохли и разлохматились, как старый пергамент, и ее затошнило.
Нет. Уж лучше снова нацедить кровь, чем отрубить себе что-то. По крайней мере, она умрет тихо и незаметно, а не будет мучиться и грызть губы от полыхающей боли.
В глаза, как назло, бросилась отрезанная стопа, которую Юрий с тех пор не вынимал из кармана. Липкая кожа, собранная в гармошку, приобрела гнилостно-серый оттенок. От ноги исходил тяжелый смрад, словно где-то рядом разлагалась кошка.
– Выкинь ногу. Пожалуйста.
Юрий опустил голову, разглядывая зловонный кусок плоти.
– Тебе мешает?
– Это трупный яд. Моему ребенку и так дышать нечем.
– Не хочу тебя расстраивать, детка. Но твоему ребенку осталось жить от силы дня три. Как и нам. Пока идут сеансы и от нас требуют наполнения чаши… и мы можем туда что-то положить. Так что не забивай себе голову ерундой.
– Тогда просто убирайся отсюда. Меня выворачивает, когда ты рядом.
– Я уйду. Но если через пять минут ты не определишься, я отрублю тебе ногу. Или руку, выбирай.
От спокойного и даже умиротворенного голоса, которым были произнесены эти страшные слова, Жанну сковал ужас. Вместе с ним пришло и отрезвление.
Нужно что-то делать. Лучше потерять еще литр крови, чем конечность.
Пытаясь подавить панику, Жанна принялась разбинтовывать повязку. Ее тонкие, некогда прекрасные и ухоженные пальцы с облупившимся лаком дрожали, из-за чего узелок никак не хотел развязываться.
Неожиданно заиграла музыка, и она вздрогнула.
«Словно колокольный звон, – подумала она обреченно. – Предвестник смерти».
Зато Юрий явно оживился.
– О, снова классика! – воскликнул он. – Потанцуем, детка?
Сделав несколько неуклюжих движений, Есин обратился к Рэду:
– Что это, старик? Ты вроде у нас дока в классической музыке?
Режиссер заворочался на полу, меняя положение.
– Точно не уверен, – промолвил он. – Но очень похоже на «Голубой Дунай» Штрауса.
– Эрудит, – похвалил Юрий. – Хоть сейчас в программу «Что, где, когда»…
Он вплотную приблизился к Локко и несколько секунд разглядывал его с отупелым изумлением, будто увидел режиссера первый раз в жизни. Глаза Юрия то затуманивались сонной пеленой, то в них вспыхивали искры сознания, будто кто-то невидимый крутил и щелкал внутри мужчины какие-то настройки.
– Мне нужна твоя помощь, старик, – вымолвил Юрий. Засунув топор за пояс, он протянул Рэду бутылку. – Я сейчас слегка устал, и у меня руки трясутся.
Локко молча отвинтил крышку.
– Держи крепче, – наставлял Юрий, ослабляя жгут. Эластичные ленты, врезавшиеся в распухшую плоть, неохотно отлипали от кожи. Лицо Юрия перекосилось от боли, но он заставил себя выдавить улыбку:
– Не пролей. Пропустишь хоть каплю моей крови, Рэд, и я раскрою тебе череп. Не обессудь.
– Может, ты заткнешься уже и начнешь сцеживать кровь? – не выдержал Локко.
Хмыкнув, Юрий еще немного ослабил жгут, затем неожиданно с хриплым воплем ударил кулаком по запекшемуся фаршу на срезе своего обрубка. Кровь брызнула из закупоренных артерий, несколько капель попали в лицо Рэда, и тот инстинктивно зажмурился. В следующую секунду глаза режиссера широко раскрылись, и он торопливо подставил бутылку.
Жанна размотала повязку и печально смотрела на свою руку. Она была неестественно белой, как брюхо дохлой рыбины. Вокруг раны расплылся бесформенный синяк желтушного цвета.
Бедная, бедная рука…
«Сковырнуть старую рану? Или пробить дырку в другой руке?» – меланхолично размышляла она.
Подумав, она пришла к выводу, что трогать здоровую конечность не будет.
– Ах, дверь не запирала я, – тихонько пропела она. – Не зажигала свеч… Не знаешь, как, усталая, я не решилась лечь…
Жанна открыла бутылку с водой. Сделала долгий глоток, затем сполоснула приготовленную к «операции» руку. Поискала взглядом половинку бритвы – вон она, завернутая в клочок простыни. Тщательно промыла лезвие, про себя понимая, что все эти меры предосторожности – полная ерунда. Ерунда и глупость. Однако эта рутинная суета по приготовлению к очередному кровопусканию хоть немного отвлекала ее истощенный мозг, перегруженный мыслями одна чудовищней другой от реальности.
– Смотреть, как гаснуть полосы… В закатном мраке хвой. Пьянея звуком голоса, похожего на твой…
Ей всегда нравилась Ахматова. Еще в школьные годы Жанна прониклась ее поэзией и многие вещи знала наизусть. Цитирование вслух стихотворений прославленной поэтессы действовало успокаивающе, как капельница с физраствором…
– Что будет дальше?
Юрий непонимающе взглянул на Рэда:
– О чем ты?
– Завтра все повторится. А у тебя начался некроз тканей. Нельзя постоянно держать наложенный на конечность жгут.
– Без сопливых знаю, – обронил Юрий.
– Еще один литр крови, и ты умрешь. Восполнить ресурсы организма в этом бункере нельзя. Тебе нужна срочная помощь.
– Рано хоронишь меня, старик, – усмехнулся Юрий. Его кровь, черная, словно нефть, непрерывно перетекала в бутылку, которую обеими руками держал Локко. Ноздри мужчин щекотал острый запах меди, густой и пьянящий.
– Я специально доживу до того момента, когда Ох займется тобой, – добавил Юрий.
– Тебе так хочется, чтобы мне сделали больно?
– Это суть человека. Втайне он всегда радуется неудачам других.
– Если ты действительно так думаешь, мне жаль тебя, – со вздохом сказал режиссер.
– Пожалей лучше себя, старый мухомор. И если ты не забыл, все мы здесь из-за тебя!
Юрий покачнулся, вытер влажный лоб здоровой рукой. Его культя дернулась, и Рэд едва успел за этим движением, судорожно ловя в горлышко бутылки багровый кисель.
– Скоро все закончится, Рэд, – шепотом произнес Юрий, его язык начал
