беззубые розовые десны, и на изможденном лице матери вспыхнула счастливая улыбка.
– Сегодня был тяжелый день, ты сделал много важных дел, – зашептала она, тихонько укачивая сына. – Устал любимый мой сынок… Ложись скорее на бочок…
Жанна на некоторое время устало закрыла глаза. Воображение рисовало ей красочную и долгожданную картину – наверху возникает шум и грохот, железный потолок вскрывают, словно консервным ножом, и внутрь на канатах резво спускается группа военных-спасателей. Крепкие мужчины в камуфляже задерживают этого ненавистного Оха вместе с его братцем-громилой… Интересно, как выглядит Ох? Наверняка это какой-нибудь сутулый лысеющий мужичок с потными ладошками, ненавидящий весь мир! Жанна плачет от счастья, кто-то успокаивает ее, дает свежей воды… Диму кутают в теплое чистое одеяло, и, когда они поднимаются наружу, он наконец-то вдыхает свежий воздух… Их выводят в безопасное место, на солнечный свет, который она не видела уже больше недели, а Дима – и вовсе, с самого первого дня рождения… Они на свободе!..
Малыш дернул во сне ножкой, и Жанна с неохотой разлепила веки.
– Знай, сыночек мой родной… – вновь запела она. – Что мама рядышком с тобой… В твоем сердечке буду я… Чтоб оберечь тебя от зла…
«Нет. Все эти чудесные спасения бывают только в кино и книгах… – с тоской подумала пленница. – Никто не знает, где мы».
Она решила поудобней перехватить спящего ребенка и случайно задела поврежденную руку. Притихшая к тому времени боль всколыхнулась, будто на кожу брызнули раскаленным маслом, и Жанна скрипнула зубами. Осторожно высвободив локоть, она взглянула на повязку, на которой распускалась кровавая роза.
«Всего пять сеансов, дорогуша, – прозвучал в мозгу знакомый ехидный голос. – Если каждый сеанс сцеживать с себя по литру, получится пять литров. Почти столько же, сколько в человеке. Арифметика простая».
Жанну бросило в пот. Если за оставшиеся четверо суток к ним никто не придет на помощь, они умрут.
Она с любовью посмотрела на сына.
«Может, действительно все дело в ребенке? И ради него все сейчас происходящее затевалось? Но тогда эти психи наверху уже давно сказали бы об этом!»
Она чуть подвинулась, зацепив ногой пустую бутылку из-под молочной смеси. Это напомнило ей о том, что Диму вскоре нужно будет кормить. Жанна озабоченно взглянула наверх, но люк оставался закрытым. Ее взор случайно перехватил Юрий, который, потеряв интерес к банкиру, возобновил свое бесцельное хождение по «кинотеатру».
– Попробуй дать ему свою кровь, – сказал он, когда их глаза встретились. Жанна моргнула, мысленно спрашивая себя, не ослышалась ли она.
– Ничего особенного в этом нет. В глухих поселках на Чукотке дети пьют оленью кровь и чувствуют себя отлично, – пояснил Юрий. – А когда в пустыне заканчивается вода, пьют кровь вьючного животного. Когда хочется пить, тут не до капризов и приличий.
– Я сама разберусь, – отозвалась Жанна.
Юрий пожал плечами.
Она не заметила, как к ней подсел Рэд.
– Я могу подержать ребенка, если у тебя болит рука, – предложил он.
– Нет, не нужно. – Помолчав, Жанна добавила: – Спасибо.
– Ему нужен чистый воздух.
– Ему много чего нужно. Я должна быть благодарна вам.
– За что? – искренне удивился Рэд.
– Да просто за сочувственный взгляд, – ответила Жанна. – Здесь даже его достаточно для поддержки… И я боюсь предположить, что этот псих за стеклом приготовил для вас.
– Думаю, скоро это выяснится.
– Знаете, ведь все было напрасно, – вдруг сказала женщина. – Я ведь… по сути, вас всех сдала. Первой рассказала правду. Наивно рассчитывала, что мне будет поблажка, тем более я с ребенком…
– Что поделать. Не корите себя, Жанна. Мы действительно совершили гнусную вещь. И рано или поздно кто-то из нас обязательно рассказал бы правду нашим мучителям. Вот если можно было бы вернуться на машине времени в прошлое… все было бы иначе.
– Рэд?
Режиссер устало посмотрел на Жанну. Неделю назад это была ухоженная и привлекательная женщина, которую не портили даже последние недели беременности. Сейчас перед ним сидела исхудавшая бледная развалина с перебинтованной рукой. Глаза Жанны глубоко ввалились, но в них еще тлел огонек жизни, и Рэд понял, что она еще способна сопротивляться.
– Хочешь что-то спросить?
– Тогда вы сказали… в общем, что вы убили своего отца.
Локко вздохнул:
– Тебе интересны подробности?
Жанна ничего не ответила, но выражение ее лица было красноречивей всех слов.
Привалившись спиной к стене, он вытянул ноги.
– Это случилось в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году, мы тогда жили в Хабаровске, – начал он свой рассказ. – Дело было под Новый год. Мне тогда исполнилось семь лет. Мама была беременной, я ждал сестренку. Когда пробило двенадцать часов и я получил свои подарки, мама попыталась уложить меня спать, но я не хотел, и мне разрешили еще немного поиграть. Я помню это, как будто все произошло вчера… Родители смотрели телевизор, потом к нам пришли гости, кто-то танцевал… Потом мы остались втроем. Уже начало светать, когда раздался звонок в дверь. Я уже был сонный, сидел на диване и ел конфеты. В комнату вошел мужчина в милицейской форме. Мама пыталась его удержать, но он ее отталкивал. Милиционер посмотрел на меня и подмигнул. Мне стало страшно.
Рэд на мгновение умолк, наморщив лоб, перебирая в памяти события далеких дней. Казалось, он пытался с точностью до минуты восстановить хронологию происшедшего.
– Кажется, папа был на балконе, он всегда курил там… Он услышал ругань и вернулся в гостиную. Милиционер как-то зло рассмеялся и что-то сказал отцу. Папа ударил его, и мать закричала. Они упали на стол, перевернули посуду. Завязалась борьба. Отец был сильнее, и мужчина в милицейской форме, отлетев в угол, достал пистолет. Мама умоляла его остановиться, но тот выстрелил. Отец упал.
Жанна внимательно слушала режиссера.
– Мать начала рыдать. Кинулась к отцу. Потом бросилась на милиционера. Стала бить его, тот ударил ее в живот. Мама упала.
Фразы режиссера стали резкими и отрывистыми, словно удары плетью.
– Все это время я сидел на диване и смотрел на то, что происходило. Я видел, как мама кривилась от боли. Она стонала и держалась за живот. Я помню, что ее бедра окрасились кровью. Она умоляла этого жуткого милиционера, чтобы он не убивал ребенка. А он встал, отряхнулся, подошел ко мне и спросил:
«Ты знаешь, кто я такой?»
Я замотал головой. Мне было так жутко, что я надул в шорты. Даже сейчас я помню, как подо мной расплылось теплое пятно.
Милиционер обернулся к маме. Она хныкала, задирая подол платья. У нее случился выкидыш.
«Ты сказала Вите? – спросил он. – Ты обещала ему сказать!»
Но мама словно не слышала
