в виде компенсации за ее содействие. Предоставления Болгарии доступа на Мраморное море предпочтительно было бы избегнуть, так как она представила бы для нас лишнюю угрозу на этом море. Однако, при ограничении прав Болгарии на побережье его и в водах его в вышеуказанном смысле, можно было бы в крайнем случае согласиться на подобную уступку. В случае занятия нами одного только Босфора предоставление Болгарии выхода на Мраморное море должно быть признано безусловно нежелательным. Родосто мог бы сделаться в ее руках орудием не только для действий против Босфора, но и против нашего плавания через Дарданеллы. Опасность для нас еще увеличилась бы в случае сближения Болгарии с враждебной нам крупной морской державой.
При составлении настоящей записки по вопросам военного характера я получал указания от генерал-квартирмейстера генерала от инфантерии Ю. Н. Данилова; по вопросам же военно-морского характера много данных сообщили мне начальник черноморской оперативной части морского генерального штаба капитан 2-го ранга А. В. Немитц и капитан 2-го ранга А. Д. Бубнов. Кроме того, я пользовался военно-географическими изданиями генерал-майора Хольмсена и полковника Гудим-Левковича, а также различными материалами, имеющимися в морском генеральном штабе и в Министерстве иностранных дел[247].
Н. Базили. Ноябрь 1914 г.
3. Памятная записка начальника черноморской оперативной части морского Генерального штаба капитана 2-го ранга А. В. Немитца[248]
Совершенно секретно.
Предварительные соображения константинопольской операции.
§ 1. Политические цели настоящей войны.
Балканский кризис 1912–1913 гг. поставил на близкую очередь конечное решение Восточного вопроса. В эти годы Европа, единодушно стремясь избежать всеобщего кровопролития, осуществила попытку еще раз хотя бы на время отложить решение этого, грозного для нее, вопроса. Но его новая эволюция, неизбежно вышедшая из последнего балканского кризиса, привела две союзные немецкие империи к роковому для европейского мира сознанию, что тем их «империалистическим» стремлениям, которые они почитали своими так называемыми «жизненными» интересами, грозит полный крах, если только общенемецкой политике не удастся безотлагательно остановить, а затем и решительно разрушить начавшееся национальное возрождение — объединение и освобождение — южных и западных славянских народностей.
Руководимые этим сознанием, Австрия и, в особенности, Германия проявили исключительное напряжение в своих вооружениях и, раньше, чем соседние державы, успели провести в жизнь свои соответственные меры, сами ребром поставили общий славяно-немецкий вопрос.
«Сербия должна добровольно подчиниться поглощению Австрией; Европа, раз и навсегда, должна признать, что западные и южные славяне вообще, а балканские — в частности предназначены служить только „этнографическою подстилкою“ для немецкой культуры и промышленности и немецкой, то есть германо-австрийской, государственности». «Если же это не будет признано добровольно, то Сербию принудит к тому силою Австрия, а Европу — вооруженный союз Германии и Австрии».
Такая наглая постановка вопроса задевала существенным образом почти все великие державы Европы, тем не менее они начали искать политических компромиссов, по возможности спасающих несчастную Сербию и удовлетворяющих Австрию и Германию, лишь бы только избегнуть беспримерного кровопролития общеевропейской войны.
Конечно, найти компромисс, который примирил бы законное желание Сербии сохранить свою самостоятельность с открыто заявленным намерением Австрии лишить ее этой самостоятельности, было невозможно.
Среди великих держав была одна, которая дерзким немецким выступлением была поставлена в положение полной безнадежности искать в какой-либо степени приемлемое для нее компромиссное решение сложившейся великой политической задачи.
Эта великая держава — Россия.
России всегда было ясно действительно жизненное для ее империи значение ее политического положения на Балканском полуострове и в Проливах, ведущих от Царьграда на восток и на запад. Для ее лучших государственных людей никогда не подлежало сомнению, что турки рано или поздно будут с этой «мировой» позиции согнаны и их место должна занять власть новой великой восточной империи — государственная власть нашего отечества. Только став прочной ногой на Босфоре и Дарданеллах, Россия действительно сможет выполнить свое историческое призвание, которое заключается в государственном объединении, внутреннем умиротворении и в даровании «европейской» культуры народам всей Восточной Европы и большей части Азии.
Идея эта руководила внешнею политикой России в ее лучшие эпохи.
Она была во всю свою ширину поставлена для обсуждения государственных людей отечества в прошлом, 1913 году, во-первых, фактами балканской войны, засвидетельствовавшими неотложность разрешения «восточного» вопроса, во-вторых, личной инициативой министра иностранных дел[249], морского министра и морского генерального штаба[250].
Тогда всестороннее обсуждение этого большого вопроса привело к следующим положениям.
I. Морской торговый путь из Черного в Средиземное море представляет собою главную русскую торговую артерию, на свободном и спокойном функционировании которой, как на своей фундаментальной основе, покоится экономическое равновесие России. Безусловная безопасность этого торгового пути должна быть отечеству обеспечена при всяких обстоятельствах. Во всеподданнейшей записке от 23 ноября 1913 года министр иностранных дел выразил эту мысль следующими словами: «Проливы в руках чужого государства — означают подчинение всего юга России этому государству».
II. С точки зрения стратегической — надежное обеспечение черноморского побережья возможно лишь при условии нашей сильной оборонительной позиции на Босфоре и, в особенности, на Дарданеллах; для обороны же только что упомянутого нашего главного торгового пути, составляющего жизненный нерв всей нашей экономической жизни, наша военная позиция на Дарданеллах и Босфоре абсолютно необходима.
III. С намеченных двух точек зрения становится ясно, что Парижская конвенция о турецких Проливах[251] поставила Россию в положение невозможности надежно охранять свои жизненные экономические интересы и надежно оборонять свое собственное побережье, то есть в положение, какого не потерпела бы ни одна «великая» держава в силу лишь своих материальных потребностей, не говоря уже о ее державном достоинстве; ибо, очевидно, не соответствует достоинству России жить под запрещением ходить из Средиземного в Черное море и, в особенности, потому, что официальным стражем запрещения поставлен турецкий султан.
Мысль эта о политическом значении для России морских ворот у Константинополя получила выражение в следующих словах названной раньше всеподданнейшей записки министра иностранных дел: «Для России переход Проливов Босфора и Дарданелл из рук Турции в обладание другого государства недопустим, и не только по причинам экономического характера, но и с точки зрения чисто политической».
IV. Наконец, утверждение России в воротах из Черного в Средиземное море и из Европы в Азию имеет еще одно значение — значение национальное, в широком смысле этого слова.
«Братоубийственные» войны между болгарами и сербами и ряд других «вопиющих» фактов, особенно многочисленных в последнее время, громко говорят о значении для благоденствия славянских и некоторых других народностей — России, в качестве общего их политического центра. Русская «практическая» политика, вполне справедливо, очень далека от мысли государственного объединения ныне самостоятельных или отчасти самостоятельных славянских народов; руководящая политика России вовсе не стремится
