можно многое списать.
Еще одна хорошая новость — у нас есть то, что я записывала на диктофон: вся болтовня невесты и Массмедийкина. Настоящий радиотеатр! В стиле «продвинутый домострой». Теперь надо монтировать».
Мандарине на колени прыгнул один из ее питомцев, и она стала почесывать его загривок, приговаривая: «Ну что, Константин, объелся, теперь мурлычешь?»
Я вспомнила про Лизину запись, которую оставляла Мандарине, и решила, что теперь, могу о ней рассказать.
«Еще есть кассета, та, что я тебе оставляла на хранение. Это тоже по Массмедийкину. Одна девушка, актриса…» Мандарина оторвала взгляд от кота. Я продолжила: «Да, именно, девушка, с которой он жил и работал… Это ее запись. Так что, приобщи ко всем другим материалам».
Мандарина на секунду задумалась, пытаясь вспомнить, о какой кассете идет речь, но тут же понимающе кивнула. Ей на плечи прыгнул еще один кот и тоже улегся. Теперь у нее на коленях лежала кошачья черная «муфта», а на плечах — кошачий рыжий «воротник».
Я спросила: «Хорошо, фильм мы смонтируем, а кто поможет с его демонстрацией?»
«Это самое сложное. Но люди есть, — отвечала Мандарина, — мой родственник, он в телекорпорации на хорошей должности, и еще кое-кто. Телеповар обещал свою помощь и актриса из «Майского дня». У нес среди телевизионного начальства есть одноклассник. Ради такого дела она собирается с ним встретиться. Он был в нес влюблен в пятом классе. Может, сработает».
«А к выборам Главного надо какую-нибудь акцию готовить?» — задала я очередной вопрос, стараясь не отвлекаться на постоянно перемещающихся по квартире кошек.
«Бессмысленно. Его выберут, — флегматично отвечала Мандарина. — Можно сказать, уже выбрали. Он же сам себя и выбирает! Все остальное только видимость — соперники, кандидаты. Все эти Ивановы-Шнурковы и прочие. Нас интересует публичное разоблачение его в День города».
Я решила уточнить: «А когда выборы? Забыла…»
На выборы я идти не собиралась, хотя повсюду агитировали. Везде висели призывы идти голосовать и обещали за это бесплатные продукты.
Мандарина взглянула на меня с упреком, словно осуждая мою рассеянность. «Запомни и больше не спрашивай, — строго сказала она, — выборы через три недели. А еще через пять дней — День города. К этому моменту мы должны успеть смонтировать наш документальный фильм».
Я вспомнил а слова Лизы, что День города и юбилей творческой деятельности Массмедийкина, приходятся на ее сороковой день. Подсчитала в уме — да, действительно совпадает.
В этот момент со шкафа за моей спиной спланировал большой белый кот. Прямо мне на колени. И стал устраиваться.
«О, это Эдельвейс! — обрадовалась Мандарина. — Погладь его, он очень любит женщин». Я стала гладить Эдельвейса. Его урчание придало моим размышлениям философское направление.
«День этого города, можно сказать, — поминки другого города. Того, которым он когда-то был. Все безвременно ушедшие — писатели и читатели, самоучки и гении, бывшие живые люди, — где они? Превратили город в лабораторию по выведению звезд и хлопающей публики. Телевизионные псевдолюди, дубли-клоны, как пластиковые пакеты и бутылки! Они же не разлагаются на биологические составляющие, а только засоряют почву. Но зато погоду на День города организуют! Будет чистое небо, вернется золотая осень. Листья на деревьях перекрасят».
Закончив монолог, я взглянула на Мандарину. На ней по-прежнему сидели оба кота, но в руках у нее уже появился мандарин.
«Тебе бы поэмы писать…» — меланхолично произнесла она и сунула дольку в рот.
«Прости, занесло, — оправдалась я — Как ты думаешь, памятник Массмедийкину поставят?»
Она просияла от удовольствия.
«Конечно, снимут голову у главного писателя на площади и вместо нее водрузят голову Массмедийкина. И еще кинокамеру ему сунут в руку… И на постаменте высекут. «От благодарного зрителя»«.
«Вся надежда тогда на голубей. Если к тому моменту еще останутся летающие птицы», — подхватила я.
Мандарина чуть не подавилась от хохота.
«Тогда анонимы обделают. Будет у них новое задание!»
Наш смех вызвал очередное перемещение котов. Эдельвейс оставил мои колени, запрыгнув на спинку дивана, на котором сидела Мандарина. Туда же вслед за ним последовал и рыжий кот.
«Да, а то, что случилось с невестой, — твоя работа?» — поинтересовалась я.
«Естественно, котам приходится прочищать желудки слабительным», — призналась Мандарина.
«Так это было слабительное?» — спросила я, поморщившись.
«Да, кошачье, в креме на бисквитах», — объяснила она.
Судя по ее спокойствию, Мандарина была еще и не на это способна. Я притихла, представляя себе, с каким радостным выражением лица она все это замыслила и осуществила. Наверняка, с помощью Незнакомца в кимоно.
«Как тебе невеста?» — спросила я через паузу.
«Восьмое чудо света!» — заулыбалась Мандарина.
«Да, — подхватила я. — Он, кстати, ее побаивается! Она становится неуправляемой, несмотря на все его затрещины! Она его еще перещеголяет. Увидишь, станет первой леди кинематографа. Хорошенькая перспектива?»
Судя по скучающему виду Мандарины, невеста вообще не заслуживала внимания. И я задала вопрос по существу.
«А план юбилейного концерта известен?»
«Известен, — ровным голосом отозвалась Мандарина, — будут крики «слава!», речи. Песни под фонограмму, вручение статуэток, и кино, кино… Телерепортажи, конечно. Народ счастлив, что ему дали посмотреть на главного хозяина».
Я помолчала. Меня давно мучил вопрос: кому известна вся правда о Богородском. О его раздвоении. И решила аккуратно спросить.
«Скажи, анонимы все знают о Богородском?»
«Никто никогда не знает всего, — она сбросила
