Пауза затягивалась. Теперь уже не только корреспондент, но и тигроловы смотрели на бригадира с напряженным интересом. Почувствовав это, Савелий, виновато покосившись на Николая, сокрушенно сказал:
— Не-ет, сын у меня токо помогат, когда в отпуске. У него хлопотная должность в городе. Стал быть, бригадирствовать ему недосуг... — Савелий вновь покосился на сына — тот смотрел на отца и удивленно, и сердито, и сконфуженно. — Да вот, стал быть, пошел сынок у меня по другой стезе, — уверенней продолжал Савелий и перевел взгляд свой на сидящего в углу Павла.
— Так что ж выходит, Савелий Макарович? Учитель, значит, не воспитал ученика, и дело ваше сходит на нет? — разочарованно спросил корреспондент, закрывая блокнот.
— Пошто не воспитал? Ишшо чего! — Савелий измерил корреспондента снисходительным взглядом и, погладив бороду, с искренним убеждением и достоинством сказал: — Не боись, наше тигроловско дело не утухнет! Передадим его, будь покоен, в хорошие настоящие руки! — И, помолчав для вящей значимости момента, кивнул на Павла: — Вон где сидит мой ученик, так и запиши в своей тетрадке — Павлуха Калугин, дескать, продолжатель лошкаревского семейного дела. Вот он вам, настоящий, коренной таежник, настоящий, без подмесу, тигролов!!
— Но ведь он всего двух тигров с вами поймал, и уже продолжатель?
— Да в том дело рази? — оскорбился Савелий. — Два тигра... Да энти два тигра, может, ишшо дороже моих сорока.
— Ого! Это уже интересно! — оживился корреспондент и, расстегнув две верхние пуговицы на полушубке, умостившись за столом поудобней, вновь раскрыл свой блокнот и стал расспрашивать Павла, сколько ему лет, кем работает, где родился и почему он выбрал себе такое опасное ремесло. Ответы молодого тигролова явно не удовлетворяли его. Записав в блокнот необходимые данные и отодвинув его от себя, он, навалившись грудью на стол, решил, видно, вызвать Павла на живую беседу:
— Так, значит, Павел, с детства вы мечтали тигроловом стать? И вот мечта ваша осуществилась... Н-да, это, безусловно, приятно. А вот расскажите, Павел, о своих первых ощущениях, когда вы увидели тигра... Страшно было? Только честно!..
Павел видел, что корреспондент в душе очень хочет получить отрицательный ответ: «Чего, мол, там... Совсем не страшно». Но, не кривя душой, сказал:
— Как же не страшно, конечно, страшно, все-таки тигр, царь зверей...
— Значит, все-таки страшно было? Так, так... Ну а что вы чувствовали в то время, как боролись со своим страхом?
— Как боролся? Очень просто боролся. Есть ведь чувства, пострашнее физического страха...
— Например?
— Например, ответственность, чувство долга.
— Ага, ну понятно, понятно. Павел, и все-таки мне бы очень хотелось знать подробней о ваших ощущениях. Ну вот, к примеру, что вам запомнилось больше всего в этом тигрином походе, что взволновало вас и что сейчас волнует? Ради бога, Павел, без стеснения!
— Да я и не стесняюсь, с чего вы взяли? На ваш вопрос сложно и долго отвечать, да и вряд ли интересно это будет вам...
— Ну что вы, Павел, зря-а! Ей-богу, зря. Мне, как журналисту, любой штрих человеческого характера чрезвычайно важен. Ты уж мне поверь. Если есть у тебя что-то на душе — вот и выскажи, воспользуйся случаем. — Губы корреспондента слегка дрогнули, он смотрел на Павла снисходительно и нетерпеливо.
— Ну хорошо, я воспользуюсь, — вдруг рассердился Павел. — Вот вы спрашиваете: что запомнилось мне в тигрином походе? Отвечаю: люди запомнились! Дела их — хорошие дела и плохие... Трелевочный трактор запомнился, в тайге брошенный! — Павел посмотрел на тигроловов — Евтей и Савелий одобрительно кивали ему. Лицо Николая выражало скуку. Корреспондент тоже кивал одобрительно, но в блокнот ничего не записывал; серые, чуть навыкате глаза его, кроме простого любопытства, больше ничего не выражали. — Многое запомнилось, — тихо продолжал Калугин, обращаясь уже не столько к корреспонденту, сколько к Евтею и Савелию. — Да, многое запомнилось и о многом подумалось... Ну и тигры, конечно, запомнились — красавцы! Великолепные звери! — Павел посмотрел на Евтея, сосредоточенно пощипывающего бороду, чуть помедлив, решительно сказал: — И все-таки не чувство восхищения испытывал я при виде того, как человек держит царя зверей за уши, а чувство вины и чувство тревоги. Тревожно за зверя и тревожно за человека...
Залаяли собаки, с улицы послышались возбужденные детские голоса. Корреспондент встал, торопливо спрятал блокнот, застегиваясь, отступая к двери, с любопытством смотрел на Павла.
— Да, а вы мне понравились, интересный вы человек, интересный! Очень жаль, что мало времени у нас. Но я надеюсь, мы еще с вами встретимся.
Сразу после ухода корреспондента в сторожку пришла целая делегация школьников с просьбой показать «настоящего живого тигра». Пришлось Савелию не только показать его ребятишкам, но и долго рассказывать, как ловили зверя. Наконец ребята ушли, и Савелий ворчал, что замучили его окаянные сорванцы вопросами. Однако лицо его выражало довольство. Вскоре опять залаяли собаки. На этот раз тигра пришли смотреть две женщины, работницы столовой. Потом до самых сумерек приходили учителя, солдат, приехавший на побывку, примчался на «газике» сам директор леспромхоза с женой и сыном, и, наконец, уже в сумерках, к ящику подошел какой-то пьяный мужик и принялся, не обращая внимания на лай собак и грозное тигриное рычание, открывать щит. Савелий, увидевший это в окно, крепко выругавшись, выскочил из сторожки, схватил приникшего к решетке мужика за полу телогрейки и оттащил в сторону. Пьяный оказался Глотниковым — он рвался к тигру на единоборство:
— Сейчас я голову отверну вашей паршивой кошке! Глотников обиду не прощает! Я счас ей рыкало заткну...
Вышедшие из сторожки тигроловы пообещали Глотникову затолкать его в ящик к тигру, и, когда эта угроза не остановила мужика, они перебросили его через забор — это подействовало.
* * *
Ты, отец, не забудь составить ведомость, — напомнил Николай. — А то протянешь резину... Давай составим и сразу отдадим начальнику...
Чтобы не стеснять Лошкаревых своим присутствием при дележе заработка, на который, как по уговору, так и по собственному убеждению, он не имел права, Павел, сказав, что должен отбить матери телеграмму, вышел из сторожки.
— Видал, брательничек, каков Калугин? — кивнул Евтей на дверь: — Думаешь, почему он ушел?
— Да смекаю... Делите, дескать, как хотите, мне вашего не надобно.
— Так, Савелко! Именно так! Смекай...
— Да чего там смекать, дядюшка? Просто корчит из себя бессребреника, а на самом деле идет сейчас на почту, а в душе один вопрос — денежный!
— Ты, племяш, по себе всех не равняй, — строго сказал Евтей.
— Ладно вам, ишшо раздеретесь, — перебил спорящих Савелий. — Давай пиши, Николай, пиши скорей.
Николай принялся писать под диктовку отца.
— Так. Пиши. Ведомость на распределение заработка за двух отловленных тигров. Общая сумма за двух отловленных тигров составляет две тысячи четыреста пятьдесят два рубля. Рубли пиши прописью. Та-ак... Дальше. Бригада тигроловов в составе: бригадир — Лошкарев Савелий Макарович; члены бригады — Лошкарев Евтей Макарович, Лошкарев Николай Савельевич, написал?
— Написал. Итого?
— Нет, не итого! Погоди... — Савелий вопросительно посмотрел на Евтея: — Как с Павлухой поступим, Евтеюшко?
— А это вы промеж себя решайте, брательничек. С Николаем решайте. Как решите, так и будет.
— Ну а ты? Ты-то как думашь?
— А никак я не думаю — чо мне думать? Ты бригадир, ты и думай... — Евтей с нарочитым равнодушием посмотрел в окно.
— Стал быть, тебе все едино? — усмехнулся Савелий. — Ну а ты, сынок, как думашь об энтом деле? Надобно Павла записывать, али, как условились, пушшай остается без пая?
— А мне тоже все равно, отец, как решите, так и будет!
— Ты не психуй, я ведь советуюсь, чтобы не было обиды промеж нас.
— А чего тут советоваться, отец, по-моему, договор дороже денег?
— Так-то оно так, — неуверенно согласился Савелий. — А все ж надобно это дело пересмотреть — неувязка тут, проруха выходит. Человек-то ловил? Ловил! Жизнью своей рисковал, надсажался, тебя же таскаючи... С промхоза его увольняют — через нас, стало быть, пострадал...
— Мы тут ни при чем, отец! Сам он напросился.
— Да я не про то! Не про то совсем! — рассердился Савелий. — Я ведь говорю, что нехорошо обижать человека, а ты мне виноватого скорей отыскивать.
— Ты тоже, отец, не кипятись, дело не только в деньгах, а и в принципе — он ведь знал, на что шел, и сам это условие выдвинул.
— Он-то выдвинул, а нам надобно его задвинуть, как ты энтого не могешь понять? А ишшо образованный...
— Ну так задвигай, что ко мне-то претензии предъявляешь? Я свое мнение сказал.
