берег, тепло расставшись с нами и получив от меня важные наставления, а от доктора Ирвинга – несколько ящиков со спиртным; их встретил король москито, и больше мы их никогда не видели». Оттуда Morningstar направился на юг к мысу Грасьяс-а-Дьос, где команда нашла удобную гавань и приветливых туземцев. Доктор и Эквиано подобрали для будущей плантации участок с плодородной почвой на берегу реки. Разгрузив шлюп, они расчистили землю и принялись за посадку растений, которые начали расти даже быстрее, чем ожидалось. По ночам приходилось непрерывно жечь костры, чтобы отпугивать диких зверей, а снадобье, составленное доктором из крепкого рома и кайенского перца, излечивало рабов и местных жителей от укусов ядовитых змей. Единственная плохая новость состояла в том, что 30 апреля два корабля испанской колониальной береговой охраны (guarda costa) захватили их Morning Star, ушедший для торговли на север к Черной реке (205). Утрата корабля и груза стоила Блэру и Ирвингу более трех тысяч семисот фунтов[277]. Испанцы под командой капитана Гастелу надеялись также захватить индейцев москито, возвращавшихся на побережье.
Слава об Ирвинге-целителе быстро распространялась среди индейцев, привлекая на плантацию даже вулву, «плоскоголовых индейцев», отселившихся на много миль вглубь континента, подальше от поработителей-москито. «Плоскоголовыми» их называли из-за того, что путем бинтования они придавали мягким черепам младенцев желаемую форму; вулву приносили серебро в обмен на европейские товары. Местные индейцы для обмена могли предложить лишь «черепаховое масло[278] и панцири, шелковую траву[279] и некоторые продукты питания». Если не считать помощи в строительстве домов, «которые они возводили в точности, как африканцы, совместным трудом мужчин, женщин и детей… работать на нас [соседи-индейцы] не желали ни за какие посулы, разве что ловили нам рыбу». Общение с местными жителями позволяло Эквиано наблюдать за образом жизни и нравами разных народов, что так нравилось ему самому и о чем, как он знал, так нравилось читать его аудитории.
Он нашел индейцев москито замечательным народом, во многом превосходящим европейцев в нравственном отношении. Посещавших плантацию мужчин всегда сопровождали жены. Больше двух жен Эквиано у москито не встречал, хотя в их культуре престижным считалось иметь много жен. Мужчины и женщины питались порознь, и Эквиано «ни разу не замечал у них никакой невоздержанности». И мужчины, и женщины раскрашивали лица и тела, а женщины еще украшали себя бусами. Трудились они раздельно: «Женщины по большей части возделывают землю, а мужчины рыбачат и изготавливают каноэ». Единственные изъяны в их добродетели состояли в умеренной брани, перенятой из английского языка, а также в несоблюдении воскресного дня:
Короче говоря, я не встречал еще народа, ведущего настолько простую жизнь и так скудно украшающего жилища. А еще, насколько я мог заметить, у них нет ни единого ругательного слова. Самое крепкое словцо, какое мне приходилось слышать во время их ссор, было перенято из английского – плут[280]. Не замечал я, и чтобы они молились, но тут они ничем не отличались от своих соседей или братьев-европейцев; с сожалением должен отметить, что ни в нашем поселении, ни в других местах на побережье мне не встретилось ни единого белого, который набожностью отличался бы от непросвещенных индейцев; разве что по воскресеньям индейцы или работали, или спали… (295)
Для «непросвещенных» в христианстве москито нарушение воскресного дня было простительным оплошностью. Однако для поселенцев это был грех: «К моему огорчению, работа по воскресеньям настолько вошла и в наш обиход, что через какое-то время мы уже не отличали один день от другого». Мужчины москито были славными воинами и особенно гордились тем, что «что испанцы так и не смогли их покорить». И хотя, «раздобыв крепкое спиртное, они с удовольствием воздают ему должное», москито оказались самыми честными людьми, каких когда-либо встречали поселенцы: «Страна эта жаркая, мы жили под навесами, где хранили все припасы, не имея ни дверей, ни замков, но спали совершенно спокойно, и ни разу ни единая вещь не пропала и даже не была тронута. Этим они нас крайне удивляли, и доктор, я и остальные говаривали, что если бы мы расположились так где-нибудь в Европе, нам бы перерезали глотки в первую же ночь» (296).
Подобно окружному судье со свитой, «индейский губернатор» время от времени «объезжает провинцию или область», чтобы собирать подношения и улаживать местные разногласия. Поселенцы с готовностью выслали этому уважаемому лицу затребованные порох, ром и сахар, и с нетерпением ожидали визита. Но вместо «важного почтенного судьи, властного и мудрого», которого они ожидали увидеть, прибыл пьяный неотесанный мужлан в сопровождении «шайки», успевшей по пути пограбить находящихся под его управлением жителей. Поселенцы «с радостью бы отказались от чести общаться с этой компанией. Однако делать нечего, мы обильно угощали их весь день до самого вечера, когда губернатор, уже как следует нагрузившись, совсем разбуянился и ударил одного из самых дружественных нам вождей, нашего ближайшего соседа, а также забрал у него расшитую золотом шляпу». Поднялся такой переполох, что Ирвинг оказался не в состоянии их утихомирить, и, опасаясь, что от его дальнейшего вмешательства станет только хуже, почел за лучшее покинуть поселение, предоставив Эквиано улаживать дело. Разозленный поведением губернатора, Эквиано с удовольствием привязал бы его к дереву и высек, если бы только люди его столь существенно не уступали в численности свите губернатора. Чтобы взять ситуацию под контроль, вместо применения силы ему пришлось полагаться на разум. К счастью, ему вспомнился случай «из жизнеописания Колумба в бытность его среди индейцев Ямайки». В четвертое плавание в Новый Свет, дабы напугать аборигенов и понудить их возобновить снабжение провизией, Христофор Колумб использовал осведомленность о предстоящем лунном затмении, решив убедить индейцев в том, что Бог нашлет на них голод, если они продолжат игнорировать его требования. Воодушевившись примером Колумба, Эквиано, «ухватив губернатора, указал на небо и объяснил ему и остальным, что обитающий там Бог весьма рассержен и они должны прекратить свару, ибо все они братья друг другу, и пригрозил, что если они не успокоятся и не разойдутся миром, то я возьму книгу (и указал на Библию), прочитаю из нее и велю Богу умертвить их. Это подействовало магическим образом. Гам тут же прекратился, я дал им рому и еще кое-какие подарки, после чего они мирно удалились. Губернатор даже вернул шляпу нашему соседу, которого звали капитан Пласмиях. Вернувшийся доктор чрезвычайно обрадовался тому, как удачно я сумел избавиться от наших беспокойных гостей». В конце концов губернатор даже вернул украденную шляпу ее владельцу (297–298).
Праздник, устроенный «индейцами москито, жившими по соседству… в честь доктора, меня и
