остальных», сильно отличался от визита губернатора. Грандиозное увеселение, носившее название «турри, или дрикбот», которое Эквиано счел «испорченным английским выражением», означавшим «праздник выпивки»,[281]заключалось в употреблении одурманивающей смеси ферментированной касады, «рубленой или толченой в ступе», и жареных ананасов. Эквиано испытал «изрядное отвращение к этим приготовлениям», увидев, как ингредиенты «толкли вместе с грязью и всяким мусором в предназначенном для этой цели каноэ», чтобы присовокупить к ним неаппетитное, но ароматное мясо аллигатора, которое он нашел «жирным» на вкус. Питье оказалось столь густым, что было скорее твердым, чем жидким, и никто из поселенцев пить его не смог. К счастью, они захватили с собой ром, которому очень обрадовались и москито. Само празднество тоже не показалось Эквиано особенно приятным: «Веселье началось еще до нашего прихода, они танцевали под музыку, а музыкальные инструменты были почти такие же, каку любого другого народа темной расы, но, как мне показалось, куда менее приятные на слух, чем встречавшиеся мне прежде. Во время танца они производили очень странные телодвижения, и разнообразные их выверты и ужимки показались мне совсем не хороши». Ирвинг попытался было подать пример совместного танца мужчин и женщин, но его никто не поддержал. Одеяния и поведение хозяев праздника поразили Эквиано причудливостью: «Старейший индеец в округе по имени Оуден оделся странным и устрашающим образом. Обернутый в шкуры, украшенные разнообразными перьями, в высоком головном уборе на манер гренадерского кивера, усеянном иглами подобно дикобразу, он издавал звуки, напоминающие крик аллигатора». Но несмотря на претензии к закуске и способу увеселения, Эквиано был рад отметить, что «празднество завершилось без малейшего ущерба для кого-либо из участников, хотя среди них были люди разных народов и разного цвета кожи» (298–300).
Однако его миссия на Москитовом берегу принимала не тот оборот, на который он рассчитывал. Единственная попытка обращения индейца, такая многообещающая на первых порах, закончилась провалом. Беспорядочный образ жизни товарищей по поселению сделал невозможным соблюдение дня отдохновения. Чувствуя, что погоня за материальной выгодой ведет его ко греху, он вспомнил предостережение из Мф. 16:26: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» Когда дожди начинающегося в мае влажного сезона смыли посадки, которые должны были обеспечивать их провизией, он решил, что потеря эта «до некоторой степени… стала наказанием за работу по воскресеньям». Тогда, в 1776 году, использование рабского труда еще не казалось ему чем-то предосудительным. На самом деле, он даже гордился тем, как выполнял обязанности надсмотрщика, видя себя образцовым управляющим: «Мои несчастные соплеменники-рабы сильно опечалились, потому что я всегда относился к ним с заботой и сочувствием и делал все возможное, чтобы утешить бедняг и облегчить им жизнь» (301). Единственное, чего он теперь желал, это покинуть своих грешных сотоварищей и вернуться в Англию. В конце концов, в середине июня, он набрался духу, чтобы сообщить об этом Ирвингу. Изрядно поупиравшись, доктор все же согласился отпустить его, снабдив «свидетельством о поведении», требовавшимся для подтверждения того, что он свободный человек, а также для подыскания новой работы:
Предъявитель сего, ГУСТАВ ВАСА, служил у меня несколько лет, проявляя исключительную честность, рассудительность и преданность. Вследствие этого смею уверенно рекомендовать его в таковом качестве, поскольку считаю его во всех отношениях отличным слугой. Настоящим удостоверяю, что он всегда отличался отменным поведением и заслуживает самого полного доверия.
Чарльз Ирвинг.
Москитовый берег, 15 июня 1776
Ирвинг проводил Эквиано вниз по реке, где тот сговорился с капитаном и с одним из двух владельцев шлюпа, направлявшегося на Ямайку. Вскоре после того, как доктор и Эквиано, едва сдерживая слезы, распрощались, Хьюз, второй совладелец шлюпа, спросил Эквиано, не согласится ли он поработать за плату на одной из их шхун вместо того, чтобы платить за проезд до Ямайки. Стоило Эквиано почтительно отказаться, как Хьюз «тотчас сменил тон и принялся ругать и оскорблять меня, спрашивая, как это я сумел стать свободным! Я объяснил и сказал, что оказался в этих местах вместе с доктором Ирвингом, которого он сегодня видел. Но это не возымело действия, он продолжал сыпать проклятиями и бранить того хозяина, что был настолько глуп, чтобы позволить мне купить себе свободу, а доктора – за то, что отпустил». Хьюз не позволил Эквиано сойти на берег, а его ответ только сильнее разозлил Хьюза: «Я сказал, что дважды бывал в Турции и даже там не встречал подобного обращения, и тем менее мог ожидать чего-либо подобного среди христиан». Хьюз поклялся продать его испанцам в Картахене, на карибском побережье современной Колумбии. Эквиано возразил, что Хьюз не имеет права продавать свободного человека, но, «ничего не ответив, он заставил своих людей связать мне щиколотки и запястья, другую же веревку обмотать вокруг тела и подвесить так, чтобы ноги не касались палубы и нельзя было ни на что опереться для отдыха». Ему снова напомнили о сомнительном положении свободных чернокожих в Вест-Индии. Несмотря на то, что Эквиано продолжал «кричать и умолять о пощаде», Хьюз не уступал. Только когда спустя несколько часов «жестокий мучитель» ушел спать, Эквиано удалось уговорить рабов Хьюза ослабить веревки, с немалым риском для них самих, так как он уже успел кого-то из них поколотить за то, что Эквиано связали недостаточно быстро. Остаток ночи он провел, «молясь о прощении этого богохульника» (302). К утру ярость Хьюза не ослабла, но пленника пришлось отвязать, чтобы поднять паруса. Сочувствующий ему плотник, знавший Эквиано и Ирвинга, заступился за него перед капитаном, который согласился отпустить его на берег в каноэ, пока Хьюз находился внизу. Но прежде чем Эквиано удалось добраться до берега, Хьюз заметил попытку побега и под дулом ружья заставил направить каноэ назад. К счастью, затем он так увлекся перепалкой с капитаном по этому поводу, что Эквиано удалось улизнуть в своем каноэ и оказаться вне досягаемости выстрела прежде, чем Хьюз осознал, что произошло.
Снова очутившись на берегу, Эквиано направился к совладельцу шлюпа, чтобы пожаловаться на действия Хьюза. Тот, пораженный услышанным, любезно принял Эквиано, дав отдохнуть и снабдив провизией[282]. Он посоветовал Эквиано спуститься по реке к адмиралу москито, который поможет ему добраться до Ямайки. Плавание далось тяжело из-за травм, которые он получил, находясь в лапах Хьюза[283], но адмирал, с которым он уже встречался прежде, принял его весьма гостеприимно. Индейцы «отнеслись ко мне более по-христиански, чем белые, среди которых я оказался прошлой ночью, хотя были некрещеными» (304). Москито помогли ему совершить трудное пятидесятимильное путешествие по морю и суше через кишащие насекомыми болота на юг к ближайшему порту. Там
