мокрую обувь, усмехнулась Эльмира.
– Хм… Наверное, решила проведать Дейзи? Она по тебе скучала.
Собака откликнулась на кличку и опасливо выглянула из гостиной, а заметив гостью, кинулась к ней. Мира погладила подбежавшую Дейзи и засмеялась. Но когда подняла глаза на Ханса, который накинул на плечи толстовку и внимательно изучал Миру, ее улыбка сменилась на хитрую ухмылку. Сейчас он узнает, для чего она пришла.
– Ты рад меня видеть? – Мира поиграла завязками на его толстовке.
– Конечно! – ответил, перехватив ее ладонь.
– Покажи это. – Не смущаясь, она положила его руку на свою талию, пошла выше, касаясь изгибов, направляясь к груди. – Поцелуй меня.
Но получила совсем иную реакцию:
– Воу, малышка, ты чем-то расстроена? Давай я налью тебе чай. – Биттнер высвободил ладонь из ее пальцев. – Говорят, чай помогает.
Ханс не Вим. Он не позволит собой воспользоваться.
– Пойдем, пойдем. – Ханс пошел в сторону кухни. – У меня вкусный чай. И печеньки!
Мира застыла, растерянно хлопая глазами. Какой, к черту, чай?! Какие, на хрен, печеньки?! Она пришла с ним переспать, утолить другой голод, почувствовать себя нужной. А не пить гребаный чай!
– Ты не хочешь меня? – Голос звучал обиженно. И удивленно.
Ханс обернулся, задержав ладонь на дверном косяке. Склонил голову так, что пряди упали ему на глаза, и ответил вопросом на вопрос:
– А ты хочешь меня? Или на самом деле другого американца?
– Я не… – Ей хотелось, чтобы пол разъехался под ногами и поглотил, избавив от необходимости оправдываться. «Видит меня насквозь!»
– Брось, Цветочек! – Ханс вернулся в коридор и по-дружески потрепал Миру по плечу, задевая пальцами голую ключицу и тем самым вызывая по телу мурашки. – У тебя на лице все написано. Ты хорошая певица, но никудышная актриса, уж прости.
– Хорошо, идем пить чай. – Мира сбросила его руку и уверенной походкой направилась в кухню. Щеки пылали.
Первый делом она заметила на столе букет гортензий и пакет с апельсинами. Ярко-оранжевая кожура фрукта и фиолетовые цветы выделялись среди сдержанных оттенков и металла. Мира перевела взгляд на Ханса и вопросительно подняла бровь. Это ведь не ей, правда?
– Поклонницы передали через Карла. Я выложил фото в социальные сети, они увидели синяки. Ума не приложу, откуда узнали мой адрес.
– Привыкай, – улыбнулась Мира, запрыгнув на высокий табурет.
– Ага! Расскажи мне безумные истории о сталкерах. – Ханс шагнул к шкафчикам и достал стеклянные банки с чаем. – Зеленый? Черный?
– Зеленый. У меня нет историй о сталкерах. Как-то судьба отводила. Или Франк. Могу посоветовать с осторожностью читать личные сообщения в социальных сетях. Там-то точно открываются врата ада.
Биттнер усмехнулся и занялся чаем: налил в чайник воду, поставил кипятиться, а в кружки из серой керамики насыпал по горстке чайных листьев. Ханс приподнялся на цыпочки, чтобы достать до верхней полки, где, как позже Мира увидела, хранилось печенье, но в первые минуты она не могла оторвать глаз от его спины. Чтобы мысли не улетели в опасном направлении, Эльмира задумалась: она и правда никогда не сталкивалась с сумасшедшими фанатами. Были странные, пугающие, жалкие. Но в основном ее публика безопасна: подростки, которые видели в Белладонне друга и бунтующий пример для подражания. А вдруг есть кто-то, кто любит ее так, как она любит Джека? Этот кто-то уверен, что они предназначены друг для друга. И Белладонна обязательно полюбит его в ответ. От подобных мыслей по коже прошелся холодок.
– Мира? – вырвал ее из мыслей Ханс. Он донес до стола кружки, а рядом поставил вазу с печеньем. – Угощайся.
В воздухе смешался травяной аромат зеленого чая и резковатый запах медикаментов, оттеняемый уже знакомым хвойно-терпким парфюмом. Дым от кипятка клубился над кружками. За окном иногда проезжали автомобили.
Вчера Мира ночевала у Ханса, а сегодня они пьют чай, будто давние друзья. Это неожиданно. Непонятно. А в вазе песочное печенье из ее любимой пекарни. Если до этой минуты у Эльмиры были мысли уйти, то теперь она покинет квартиру только после того, как съест парочку печенек.
– Спасибо, что не сдал меня Франку, – решила поблагодарить. – Если бы Франк узнал, что я причастна к драке, то приковал бы меня наручниками к Карлу. – Она сдержанно хихикнула, дотянувшись до печенья.
Ханс был серьезен:
– Не вини себя в произошедшем, Цветочек. Я мог увести тебя – это стоило сделать. Я мог позвать Карла, позвонить в полицию, набрать номер дрезденских мафиози…
– А такие есть? – застыв с печенькой у рта, выдохнула Мира.
– Конечно! Я играю с ними в гольф по выходным.
Эльмира недоверчиво нахмурилась, а потом рассмеялась, осознав, что он шутит. Ханс довольно усмехнулся. У него было легкое чувство юмора, а шутки не идиотские, над ними действительно хотелось смеяться.
– В любом случае ввязаться в драку было моим решением, – заключил Биттнер. Он подул в кружку с чаем и сделал глоток. – Черт, горячий.
– Франк сказал, в Нью-Йорке ты часто дрался.
– Было дело, – переключившись с чая на печенье, пробубнил Ханс.
Он всем видом показывал, что не хочет говорить о своей жизни, но Миру его скрытность только подзадорила. Вчера Ханс увидел ее истерику, ее страхи, ее боль, и она хотела сравнять счет.
– А зачем? Защищал девчонок?
– Доказывал отцу, что я не слабак. Честно сказать, я пацифист, и выбор Линкольна – военная карьера – мне никогда не нравился. Отец же был в восторге от решений моего брата. Поэтому, – Ханс макнул печенье в чай и прожевал размокшее тесто, – я решил, что быть Робин Гудом тоже достойно фамилии Биттнер. Сейчас я понимаю, что метод был глупым. Ведь местные задиры никому не причиняли серьезного вреда, а отец хотел видеть в сыне сильного лидера, потом уже хорошего человека.
Мира слушала Ханса, затаив дыхание, и шумно выдохнула, когда он закончил. Вот оно как, деспотичный отец. Лучший во всем старший брат.
– Линкольн вернулся, занялся отцовским бизнесом, а ты… уехал строить музыкальную карьеру?
– Типа того.
– А что ты имел в виду, когда сказал «это мой бар»?
Если Ханс настроен на разговоры, Мира настроена этим пользоваться.
– Я отказался заниматься бизнесом, но остался акционером некоторых заведений. Отец отпустил меня в Германию с условием, что я буду контролировать местные бары и рестораны.
– А твоя мама?
– Мама… – Ханс замолчал, и Мира испугалась, что перегнула палку.
Вдруг его мама умерла? Или больна? «Мира, ты бестактная идиотка!»
– Мою маму больше волнует, сколько брат и отец зарабатывают в квартал. Она только через неделю заметила, что я уехал.
– Мне жаль, – ответила Мира. Его мать жива. Но разве Хансу от этого легче? – Хорошо, что у тебя здесь есть друзья. – Она вспомнила о компании в баре, с которой
