— А ты правда для Саши на все готов?
Андрюша ответил не задумываясь:
— Правда.
И тут же спохватился.
— Уже поздно. Может, пойти его поискать?
— Не надо. Вася ему ничего не сделает. Он очень нужен Васе. Очень.
Марина крутила на пальце серебряное колечко с зеленым, в цвет глаз, камешком.
— А почему? Почему ты для него на все готов?
— А потому, что, кроме меня, помогать ему некому.
— В чем помогать-то? — засмеялась Марина. — Сто тысяч баксов достать?
И опять Андрюша ответил сразу:
— Вернуть ему тебя.
Марина смотрела на портрет в простенке и улыбалась:
— А ты думаешь, меня кто-то держит?… Просто он не понимает ее улыбки. Он не понимает, чему она улыбается.
— А чему она улыбается? — осторожно спросил Андрюша.
— Все очень просто. Она хочет…
— Чего? — не понял Андрюша.
— Это улыбка желания. Женского желания. Это — страшная тайна. Но тебе можно. Ты еще маленький…
Андрюша хотел обидеться. Но не смог. Эта девчонка, всего лишь на год старше его, обладала какой-то магической силой. Она была взрослее, опытнее и его, и снайперши Татьяны.
Андрюша посмотрел на портрет. И отвернулся. Даже неудобно стало. Будто подсмотрел чужую тайну.
— Много на свете женских портретов. А такой один. Потому что Леонардо гений. — Марина засмеялась. — Представляешь? Сколько он ее рисовал? Три дня? Неделю? Месяц? И каждый день она садилась напротив него и улыбалась вот так. Она его желала. Желала этого гениального мастера. Она влюбилась в него и в его картины. Она, улыбаясь, сидела перед ним. А он на нее смотрел, прищурив глаз, и скрупулезно переносил на холст эту ее улыбку. Он все понимал. Но он был гений. Только ее улыбка была для него нужна… Ты представляешь? Представляешь, какая это мУка?!
Марина стукнула кулачком по коленке:
— Ненавижу!
12
Кладбище
На каком-то разбитом гремящем трамвае Василий с Аликом заехали в самый конец Васильевского, на набережной Смоленки вышли. Василий показал Алику темно-красный высокий дом с облупившейся штукатуркой, наверное, помнивший еще блокадную зиму.
— Вот! Я тебе рассказывал. Вот мой дом. В котором я жил с отцом героем-летчиком.
Он круто повернулся на высоких каблуках и показал на мрачные тенистые деревья на том берегу:
— А вот и кладбище, где меня расстреляли в первый раз. Идем, покажу.
Они перешли гулкий деревянный мостик. Четко стучали подковки рыжих сапог. Ворота кладбища были распахнуты настежь. Покривились и поржавели. Видно, их не запирали никогда.
Они отошли с людной главной аллеи в боковую, тенистую. Пошли вдоль искореженных оград и четырехугольных католических крестов.
Василий шел по кладбищу как по знакомой улице. Останавливался у богатых черных каменных глыб, показывал их Алику, как гид на экскурсии по городу. Алик узнавал знакомые имена. «Графъ Канкринъ, министръ финансовъ», «Графъ Бенкендорфъ».
И справа, и слева мелькали знакомые фамилии. На некоторых каменных глыбах крестов не было. Зато чернели над фамилиями выбитые масонские циркули и пентакли. Василий обогнал Алика. Заглянул в глаза своими разными глазами. Спросил:
— Помнишь, была такая песенка? Хотя нет, ты меня на семь лет моложе. Читал твое личное дело. Ты можешь и не знать ее. — И он пропел на мотив шубертовского «Мельника»:
Гляжу с тоскойНа род людской,Все жалки и слабы.А управляют всей толпойМудилы и жлобы.И лишь на кладбище сыром,Где склепы и гробы-ы-ы,Я рад!Ведь в тех гробах лежатМудилы и жлобы!
Ом схватил Алика за руку и подвел его к какой-то могиле со сломанной черной античной колонной вместо креста:
— Здесь! Здесь меня расстреляли в первый раз!
Он вздохнул и скорбно опустил седую голову. Будто в этой старой могиле со сломанной колонной был похоронен он сам.
Алик хотел обойти могилу и посмотреть фамилию того, кто же на самом деле здесь лежит. Василий задержал его:
— Не надо. Все равно его уже там нет. Ты же знаешь.
Они сели на маленькую деревянную скамеечку у
колонны. Сквозь густую крону желтеющих деревьев пробивались редкие лучи заходящего солнца. Василий вздохнул:
— Тогда солнца не было. Ноябрь был. Дождь со снегом. Почти темно. Я упал в мокрые вонючие листья. Пахло покойниками.— Василий засмеялся.— Дурачок… Я не себя жалел. Я жалел отца. Жалел неудавшегося героя… неудавшегося летчика. Он же тогда еще живой был…
Алик не мог оторвать взгляда от загадочной руины. Василий замолчал, через плечо скрытно наблюдал за Аликом.
— Что это? — Алик вздрогнул.
В черном постаменте под колонной была выбита полукруглая блестящая, полированная ниша, как для лампадки или для букета цветов. И в этой отполированной нише вдруг встал прозрачный бледный световой столб. В световом столбе дрожали пылинки, как в луче солнца.
Василий загадочно улыбнулся:
— Когда меня расстреливали, солнца не было, а он все равно стоял! Я ночью сюда приходил — этот столбик и ночью стоит.
— Не может быть.
— Хочешь, до ночи будем здесь сидеть? — предложил Василий. — Я все ждал, когда ты его сам увидишь.
Световой бледный столбик стоял в блестящей черной пустоте.
— Тут какой-то поляк лежит. Не то Потоцкий, не то Парницкий. Хозяин книжных лавок. Говорят, чернокнижник… Он сам, еще до смерти, себе этот памятник сочинил. Что ты об этом световом столбике думаешь? А?
Алик пожал плечами:
— А что тут думать? Все ясно.
— И что же тебе ясно?
Алик показал рукой на античную колонну:
— Эта руина — земная жизнь. А этот столбик из света — жизнь вечная.
Василий хитро прищурил серый глаз:
— А как эта игрушка сделана? А? Как устроена? Что отражается в этом черном зеркале?
Алик пожал плечами:
— Не знаю. Я ее ночью не видел. Но в принципе и ночью… Могут же в этом черном зеркале отражаться уличные фонари, например.
— А если в полной, в кромешной темноте?
Алик подумал:
— В принципе, на земле кромешной темноты не существует.
— А если представить? Ну, чисто теоретически? — не унимался Василий.
— Ну, если чисто теоретически, — задумался Алик.
— Ну, как ты своих крыс фотографировал в полной темноте, — подсказал ему Василий.
Алик строго посмотрел на него:
— Тут другое… Тут же не мыслеобраз… В принципе это черное зеркало может отражать астральный свет стоящего перед ним человека.
— Во-от, — выдохнул ему в ухо Василий. — Во-от! Наконец-то!
Василий вскочил. Его разные глаза сверкали разным светом. Правый — лучился. Левый — тускло сиял.
— А теперь — эксперимент! — возбужденно воскликнул он.
Василий схватил Алика за руку. Приложил палец к губам. Медленно потащил его к колонне. Световой столбик в зеркальной каменной нише делался то ярче, то тусклей. Алик понял, что он менялся в зависимости от их состояния. Они подошли к постаменту вплотную. И столбик засиял голубым дрожащим светом.
— Божественно! — выдохнул в ухо Алику Василий. — Каков чернокнижник!
Он еще молча полюбовался дрожащим сиянием. Сказал громко:
— Второй этап эксперимента! Я остаюсь у колонны, а ты отходи потихоньку. Отходи и наблюдай за столбом. Пошел!
Алик боком, оглядываясь, пошел по кочкам к дорожке. Световой столбик с каждым его шагом тускнел. А когда Алик вышел на глухую кладбищенскую дорожку, столбик задрожал в последний раз и погас. Будто свечу задули.
— Иди обратно! — крикнул довольный Василий. — Иди ко мне!
Алик отряхнул кроссовки от налипших листьев. Пошел обратно к могиле. Черная зеркальная пустота тут же отреагировала. Сначала стали видны пылинки. А потом в нише возник четкий луч. Когда Алик подошел к Василию вплотную, луч стоял в нише прочно, как маленький Александрийский столп на Дворцовой.
— Ну, — прищурился серым глазом Василий, — что ты на это скажешь?
Алик потер щетину на подбородке:
— Это черное зеркало… Оно только на меня реагирует.
— Что из этого следует, доктор?
Алик растерянно улыбнулся. А Василий даже наслаждался его растерянностью.
— Ты в шоке, доктор? Я тебе помогу. Представь себе вместо этой мистики простое зеркало. Нормальное, земное. Представил? Мы вдвоем стоим у зеркала, а в нем отражаешься только ты. Когда я один стою у зеркала, меня в нем совсем не видно. Мы только что доказали это экспериментом. Так?
— Так, — кивнул Алик.
— Что бы это значило? А? Ну, смелее, доктор, смелее.
Алик засмеялся:
— Это значит, что тебя нет.
— Наконец-то! — И Василий тоже засмеялся. — Но, слава Богу, в земном-то зеркале я есть! И еще неизвестно, есть ли в нем ты! Так, смутная тень какая-то в рваных кроссовках. А я надену смокинг, повяжу черную бабочку и отражусь в нем в полном своем великолепии… — Василий улыбнулся самодовольно и спросил неожиданно: — У тебя смокинг есть?
Алик пожал плечами:
— А зачем?
— Действительно, зачем он тебе? — Василий повернулся к пьедесталу. — Там ты отражаешься и без смокинга. Там он тебе не нужен. — Василий махнул рукой куда-то вверх и закончил неожиданно зло: — Так иди туда, иди!
