тайн. Раз уж быть откровенным до конца… У меня действительно было пару раз… с мамой, – произнес Алексей, не глядя Есину в глаза. – Когда меня отшивали девчонки, она меня успокаивала. Однажды мы с ней выпили вина больше, чем полагалось. А проснулся я с ней в кровати… Поэтому не такая уж она и суперская, моя мама. – Алексей горестно вздохнул и отрывистым движением поправил сальные волосы. – Потому что мать, которая спит с собственным сыном, не может быть суперской.
– Ты просто пытаешься найти оправдание своей трусости. И малодушию, – с омерзением сказала Жанна.
– Это все дерьмо, – Алексей смотрел прямо перед собой. – Полнейшее дерьмо.
Динамики издали сухой шорох, сквозь который пробился жизнерадостный голос Оха:
– Итак, второй сеанс «Седой ночи» начнется вот-вот. Но перед фильмом мы покажем вам небольшой демонстрационный ролик. Наподобие «Фитиля» в советское время. Карпыч?
Алексей поднял голову.
– Не переживай, – сказал Ох. – Она не мертвая. Она просто под наркозом. Садись и смотри.
Алексей покорно сел на один из уцелевших стульев. Черты его лица разгладились, взгляд был спокойным.
На экране вспыхнуло новое изображение. Тускло мерцающий прозекторский стол, на котором, словно лягушка, была распластана мать Алексея. Руки и ноги пожилой женщины были крепко закреплены кожаными ремнями. На ней была точно такая же голубая пижама, как и на дочери Юрия. Послышался пронзительный металлический визг, и в кадре появился Эх в своем неизменном засаленном комбинезоне и маске-улыбке. В руках здоровяка была увесистая бензопила с яростно жужжащим полотном.
Эх шагнул вперед, и Жанна отвернулась. Юрий прикрыл глаза. Лишь Алексей молча и неотрывно смотрел, как громадный мужчина отпиливает бензопилой руку его матери.
* * *
«Седая ночь», 1995 г., действие тринадцатое
Фил придирчиво разглядывал срезанный скальп. Кожа, заживо содранная с головы Ольги, была еще теплая и влажная. Парень скривил губы – волосы изменились. Еще час назад они имели насыщенный каштановый цвет, и их было приятно перебирать руками, ощущая мягкую и приятную шелковистость. Сейчас же перед ним была измочаленная серая пакля, будто бы тронутая морозным инеем.
– Она седела прямо на глазах, Карпыч, – сказал Фил. – Можешь такое вообразить? Я вспарываю кожу, а волосы становятся белыми. Прямо как в сказке.
– Она еще дышит, Фил, – сообщил Карпыч, пощупав пульс на шее женщины. – Во выносливая, да?
– Бывает и такое, – неопределенно ответил Фил. Он подошел к обшарпанному зеркалу, которое висело в прихожей, и нацепил скальп на голову. Белесые пряди повисли вокруг головы, на лбу начала собираться кровь.
– Нет. Такие волосы мне не нравятся, – решительно заявил Фил. Рывком сорвав «парик», он скомкал волосы и швырнул их в угол. – Давай, пора собираться.
Из комнаты вышел Карпыч, на нем были джинсы, но торс оставался обнаженным.
– Щас, сполоснусь, и можно ехать.
Пока он, фыркая и крякая, умывался на кухне, Фил сел на корточки перед Ольгой. Глаза женщины были широко открыты, на губах запеклась корочка крови, грудь была неподвижна. Она больше не дышала.
– Спаси твою душу, детка, – тихо сказал Фил, погладив ее прохладную щеку. – И спасибо за веселый вечер.
– Так что, братуха, – услышал он за спиной голос Карпыча. – Сегодня ночью мы спасли мир?
Фил выпрямился и глянул вокруг. Все разбито и перевернуто вверх дном, ноздри щипал и будоражил запах крови, которая, казалось, была везде – на полу, на кровати и занавесках, на стенах и шифоньере, и даже изжелта-серый потолок был забрызган подсыхающими красными точками. В доме словно поработала гигантская мясорубка, перемолов хозяев в дымящийся фарш.
– Мы спасли? – повторил свой вопрос Карпыч.
– Да, – кивнул Фил и серьезно посмотрел на приятеля: – Мы спасли мир. Наверное, наши имена даже впишут в историю. Но это произойдет не сразу.
Карпыч недоверчиво взглянул на остывающий труп Ольги и почесал плечо.
– Странные у тебя колеса, Фил, – заметил он. – Как принял – чихать начал, а когда отходняк наступил – все зудит. Еще шея чешется.
– Колеса тут ни при чем, – сердито ответил Фил. – Ты просто грязный.
– Я только что помылся, – попытался оправдаться тот, но Фил уже схватил магнитофон.
– Проверь свои вещи, не возвращаться же сюда.
Карпыч поднял с пола крестик, который еще несколько часов назад сорвал с него Фил.
– Говоришь, спасли мир? – Голос у него был тусклым и бесцветным. – А мне кажется, что мы убили беременную девку. И сварили суп из ее ребенка. А еще на дороге сбили бабку.
Фил мягко, по-кошачьи шагнул к приятелю:
– Может, и убили. А может, и спасли мир. Тут как в старой шутке – стакан наполовину пуст или наполовину полон! Но все становится неважно, когда в стакане моча! Понял меня, Карпушечка?! И если ты, тупица бесхребетная, кому-то расскажешь о том, что здесь произошло, следующее блюдо я приготовлю из тебя!
Карпыч поежился, отводя взгляд. Его всегда пугала скорость, с которой заводился Фил, – буквально с пол-оборота, одно неосторожно брошенное слово, и он взрывался, как граната.
– Собака все лает и лает, – с тревогой сказал он. – Уже давно утро, кто-то может заинтересоваться…
– Отнеси ей что-нибудь пожрать, – приказал Фил, остывая. – Вон, на кухне полно мяса. Еще от ужина осталось.
Покрутив головой, Карпыч подобрал с пола какой-то потертый пакет и отправился складывать в него останки ребенка. После этого парень вышел на крыльцо.
– А я пока займусь делом, – вслух сказал Фил. – Чтобы никаких следов и зацепок не осталось.
И он двинулся на кухню – на одной из полок он видел бутылку со скипидаром. Пора дом сжечь.
* * *
Алексей был единственным из пленников, который провел весь сеанс перед пуленепробиваемым стеклом. На протяжении всего фильма он сидел на стуле, не меняя позы и вперив остекленевший взгляд в экран.
Рэд, оглушенный ударом Юрия, все еще был без сознания. Он продолжал лежать в луже нечистот, словно пьяный забулдыга.
Жанна какое-то время держалась, но вскоре также провалилась в беспамятство. В какой-то момент проснулся ребенок. Не найдя материнской груди, он жалобно захныкал, но ни Юрий, ни Алексей даже не взглянули в его сторону.
Когда фильм закончился, вместо привычных весов на экране внезапно появилась дочь Юрия.
– Жест доброй воли, Фил, – объяснил Ох. – У тебя есть пятнадцать секунд, чтобы полюбоваться своей дочкой.
Юрий, чье затуманенное сознание к этому времени плавно дрейфовало в сторону глубочайшей отключки, встрепенулся. Собрав последние силы, он стиснул зубы, не давая вырваться наружу стону, затем с огромным трудом поднялся.
– Я хочу… поговорить с ней.
– Это бессмысленно, Фил, – сказал Ох. – Кристина тебя не слышит, я показываю запись. Просто смотри.
И Юрий, затаив дыхание, стал смотреть. Пошли пятнадцать
