и творческого воображения, которые ей иногда приписывают, и эффективно умножает свои прибыли [18]. В Аргентине основатель Jockey Club, престижного клуба латифундистов и аристократии, одновременно был лидером промышленников, и так в конце XIX века началась бессмертная традиция:
разбогатевшие ремесленники женились на дочерях землевладельцев, чтобы посредством брака проникнуть в высшие слои олигархии, или покупали с той же целью земли [19]. Немало и скотоводов, которые, по крайней мере в периоды экономического подъема, инвестировали накопленные капиталы в промышленность. Фаустино Фано, заработавший значительную часть своего состояния на торговле и производстве тканей, четыре срока подряд занимал пост президента Sociedad Rural до своей смерти в 1967 году. Некрологи, опубликованные в газетах, заявляли: «Фано разрушил ложную антиномию между сельским хозяйством и промышленностью». Промышленный излишек превращается в коров. Братья Ди Телья, влиятельные промышленники, продали свои заводы по производству автомобилей и холодильников иностранному капиталу, а теперь разводят племенных быков для выставок Общества сельского хозяйства. Полвека назад семья Анчорена, владевшая обширными землями в провинции Буэнос-Айрес, основала один из крупнейших металлургических заводов города.
В Европе и США промышленная буржуазия появилась на исторической сцене другим путем и совсем иначе росла и укрепляла свою власть.
Чей флаг реет над заводами?
Старуха наклонилась и взмахнула рукой, чтобы раздуть огонь. Со скрюченной спиной и вытянутой шеей, вся изборожденная морщинами, она была похожа на старую черную черепаху. Но это старое рваное платье, конечно, не защищало ее, как панцирь, и медленно двигалась она только из-за груза прожитых лет. За ее спиной, так же покосившись, стояла ее хижина из дерева и жестяных листов, а дальше такие же хижины, тянущиеся вдоль окраины Сан-Паулу. Перед ней, в котелке угольного цвета, уже кипела вода для кофе. Она подняла жестяную кружку к губам; прежде чем сделать глоток, покачала головой и закрыла глаза. Сказала: O Brasil é nosso («Бразилия наша»). В центре того же города, в то же самое время, примерно о том же самом подумал генеральный директор Union Carbide, но на другом языке, поднимая хрустальный бокал, чтобы отпраздновать захват его компанией еще одного бразильского завода по производству пластмасс. Один из них явно ошибался.
С 1964 года сменяющие друг друга диктаторы Бразилии отмечают дни рождения государственных предприятий заявлениями об их предстоящей приватизации, которую они называют «восстановлением». Закон № 56.570, принятый 6 июля 1965 года, резервировал для государства право на эксплуатацию нефтехимической промышленности; в тот же день закон № 56.571 отменил предыдущий, открыв эту сферу для частных инвестиций. Таким образом, Dow Chemical, Union Carbide, Phillips Petroleum и группа Rockefeller получили, прямо или через «партнерство» с государством, столь желанный лакомый кусок – индустрию нефтехимической продукции, которая, как ожидалось, должна была пережить бум в 1970-х годах. Что же произошло за те несколько часов, которые разделяли принятие двух законов? Шелест занавесок, шаги в коридорах, отчаянные удары в двери, зеленые банкноты, летящие в воздухе, волнение в правительственном дворце: от Шекспира до Брехта многие мечтали бы это вообразить. Один из министров правительства признает: «В Бразилии, кроме самого государства, сильным является только иностранный капитал, за редким исключением» [20]. И правительство делает все возможное, чтобы не создавать неудобную конкуренцию для американских и европейских корпораций.
Вливание крупного иностранного капитала в производственный сектор Бразилии началось в 1950-х годах и получило мощный импульс благодаря Целевой программе (1957–1960), реализованной президентом Жуселину Кубичеком[119]. Это были годы быстрого роста. Столица Бразилиа рождалась, словно по волшебству, посреди пустыни, где индейцы даже не знали о существовании колеса; прокладывались дороги; создавались крупные плотины; каждые две минуты с конвейеров автомобильных заводов сходил новый автомобиль. Стремительно развивалась промышленность. Широко распахнулись двери для иностранных инвестиций, приветствовалось вторжение долларов, ощущалась вибрация прогресса. Купюры ходили с еще не высохшей краской: этот скачок финансировался инфляцией и значительным внешним долгом, который стал тяжелым наследием для последующих правительств. Был установлен специальный обменный курс, который Кубичек гарантировал для перевода прибыли в головные офисы иностранных компаний и для амортизации их инвестиций. Государство брало на себя совместную ответственность за выплаты по долгам, взятым компаниями за рубежом, и предоставляло дешевый доллар для погашения этих долгов и процентов по ним. Согласно отчету ЭКЛАК [21], более 80 % от общего объема инвестиций, поступивших в период с 1955 по 1962 год, представляли собой кредиты, обеспеченные гарантией государства. Иными словами, более четырех пятых инвестиций компаний поступали от иностранных банков и увеличивали огромный внешний долг бразильского государства. Кроме того, предоставлялись специальные льготы на импорт оборудования [22]. Национальные компании не пользовались такими привилегиями, как General Motors или Volkswagen.
Результаты этой политики, благоволившей иностранному капиталу, проявились, когда были опубликованы данные исследования, проведенного Институтом социальных наук университета о крупных экономических группах Бразилии [23]. Среди конгломератов с капиталом свыше четырех миллиардов крузейро более половины оказались иностранными, и в большинстве случаев – американскими; среди тех, чьи капиталы превышали десять миллиардов крузейро, было 12 иностранных групп и только пять национальных. «Чем крупнее экономическая группа, тем выше вероятность, что она является иностранной», – заключил социолог Маурисио Виньяш де Кейрош в своем анализе исследования. Но что еще более показательно, из 24 национальных групп с капиталом более четырех миллиардов только девять не были связаны акциями с американским или европейским капиталом, и даже в этом случае две из них были связаны с иностранными советами директоров. Исследование выявило десять экономических групп, которые фактически монополизировали свои отрасли. Из них восемь были дочерними компаниями крупных североамериканских корпораций.
Но по сравнению с тем, что произошло позже, все это детские игры. С 1964 по середину 1968 года 15 автомобильных заводов или предприятий по производству автозапчастей были поглощены такими компаниями, как Ford, Chrysler, Willys, Simca, Volkswagen и Alfa Romeo. В секторе электротехники и электроники три крупные бразильские компании перешли в руки японцев; Wyeth, Bristol, Mead Johnson и Lever поглотили около четырех лабораторий, сократив внутреннее производство лекарств до одной пятой рынка; Anaconda занялась цветными металлами, а Union Carbide – пластмассами, химикатами и нефтехимией; American Can, American Machine and Foundry и их коллеги – пластмассами, химикатами и нефтехимией; Companhia de Mineração Geral, один из крупнейших металлургических заводов Бразилии, был куплен по бросовой цене консорциумом, включающим Bethlehem Steel, Chase Manhattan Bank и Standard Oil. Выводы парламентской комиссии, созданной для расследования этой темы, оказались сенсационными, но военный режим закрыл двери конгресса, и бразильская общественность так и не узнала этих данных [24].
При правительстве маршала Кастелу Бранку было подписано соглашение о гарантиях для инвестиций, которое фактически предоставляло
