из-за бинтов и пластырей, которыми было покрыто все ее тело.
«Ну ничего, говорят, чем тяжелее жизнь, тем лучше играешь, — хриплым голосом продолжала актриса. — Когда умру, все будут плакать. Чесаться хочется… и спать. Мне долго так висеть, пока ты снимешь? Вдруг я упаду? Куда смотреть? На камеру? Молчу, молчу… Я чайка, чайка. Я уже не человек, не женщина давно… Да убери ты камеру, любимый! Сейчас спущусь и все здесь разобью… возьму вот эту вазу, и… Шучу, шучу! Ой, больно, куда ты… больно! Руки затекли… Ушел и «стоп» забыл сказать!» Сделав резкий рывок, она вдруг стала заваливаться на камеру. Изображение поплыло. Что-то хлопнуло.
Стоящие неподалеку от меня женщины хором вскрикнули. Мужской бас их успокоил: «Ей не больно… все такие нервные!» Раздались крики: «Тише!»
На экране снова побежали кадры, то же женское лицо смотрело прямо в камеру.
«Упала… вы все снимаете? Когда же стоп?!»
Экран стала заливать алая краска, а может, это был клюквенный сок, — и он стал кровавым.
«Красивый кадр!» — поделился с кем-то тот же бас. В ответ тихо выругались: «Садист ваш главный».
Но женщина на экране продолжала свой монолог.
«Зачем меня порезал? Потому что сопли потекли?… плакать надо красиво… смех, сквозь слезы… Вот зуб сломала, некрасиво… актриса без зуба… женщина без зуба — не женщина. Я есть хочу… как хочется чего- нибудь… нельзя? Когда обед? Не слышат…»
В кадре появился фотограф, склонился над ней, щелкнул вспышкой, ушел. Она помолчала и продолжила.
«Грудь показать? Заплакать? Засмеяться? Ответить на вопросы? Рассказать, как быть счастливой? Раздеться? Не чувствовать, не плакать, не страдать, все объяснить? Сказать: Я чайка? Взять цветы и поклониться? Потом сбежать и спрятаться, и лечь на спину, чтоб не было мешков? Что ты сказал? Искусство? Ты сказал и вышел. Догоните, эй, он «стоп» забыл сказать… Ушли все на обед, меня забыли… Давай, там встретимся. Где я снимаюсь? Нигде. Нет, вру, снимаюсь. Везде. А что, правда, надо умирать?»
С разных сторон стали раздаваться крики: «Браво!» Кто-то издал залихватский свист. Доверительная и в то же время разоблачительная интонация показанных кадров подействовала на публику возбуждающе. Кто-то нервно хохотал, прижимал к себе свою спутницу, молодые начали тискать друг друга, влюбленные целоваться.
«Остановите проекцию!» — переходя на фальцет, закричал кто-то в микрофон. По сцене заметались тени, и сразу заиграл синтезатор — музыкантам дали отмашку создать шумовой фон.
А на экране бежали последние кадры.
«Может, это и есть рай?» — еле слышно произнесла героиня. Она лежала в луже крови с остановившимся взглядом. Чья-то рука положила ей на лицо хлопушку.
«Остановите проекцию немедленно! — закричали снова в микрофон. Экран погас. Прожектор осветил сцену. Там уже стоял Массмедийкин в окружении всех выступавших на вечере артистов. Его появление вызвало бурю оваций. Взбудораженные откровением, которого давно не получали, зрители выплескивали переполнявшую их энергию.
В Массмедийкина полетели букеты цветов. Его напряженное лицо расплылось в улыбке, он пытался ловить цветы, но их становилось все больше. Они попадали ему в голову, грудь, он не успевал их подхватывать, и они падали на пол. Вслед за цветами на сцену стали бросать личные вещи, — сумочки, перчатки. Женщины срывали драгоценности и швыряли их к ногам юбиляра. Он уворачивался, приседал, иногда ловил трофей, вынужденно улыбался. И было уже непонятно, одаривают его или хлещут этими букетами. Это еще больше возбуждало зрителей, они превращали все происходящее в игру. Охранники, находившиеся тут же на сцене, не видели ничего предосудительного и не вмешивались.
Толпа между тем, впала в состояние шока который переходил в истерию. Кто-то стоял, вытаращив глаза, но потом словно пробуждался и начинал вопить: «Главный, главный!» По щекам женщин текли слезы. Отовсюду кричали: «Еще, давай еще!»
Меня кто-то толкал сзади, потом вбок, как куклу, взад-вперед. Пришлось схватить крепко за руки Винни и Телеповара, чтобы нас не разорвали и не разнесли в разные стороны. Глядя на беснующуюся толпу, я чувствовала полное поражение. Крикнула Мандарине: «Мы не рассчитывали на такой эффект… они все ему простят…» Но она ничем не проявляла беспокойства, продолжая наблюдать и держа под руки актрису из «Майского дня» и Лялю Эхмадуллину. Винни улыбался. Его развлекала реакция окружающих. Только Телеповар был бледен и испуганно оглядывался по сторонам.
Конферансье попытались взять ситуацию под контроль и заговорили с публикой в свои микрофоны: «Друзья, пожалуйста, минуту тишины. Юбиляр просит слова». Им в ответ закричали: «Давай юбиляра! Давай!» Конферансье какое-то время крепились, но потом не выдержали и начали хохотать. Даже артисты, стоящие на сцене, вдруг поддались общей эйфории и стали перекрикиваться со зрителями. Они кувыркались, зарабатывая очки у орущей публики. Вот кто-то дружно стал скандировать: «Качать его, качать юбиляра!» Это включились «сырихи» пискливыми голосами. «Качать его»! — прокричала вдруг Мандарина. Ее подхватили другие. «Качать, качать юбиляра!» Массмедийкин замахал руками, попятился, но подлетевшие к нему добрые молодцы из акробатов уже поднимали его и начинали дружно подбрасывать под одобрительный гул толпы. Вокруг них образовался плотный круг из желающих подхватить эстафету. Массмедийкина качали, передавая друг другу, то одни, то другие подоспевшие артисты.
«Ребята, давайте его сюда!» — заорал вдруг Винни, вскинув вверх руки. Не прошло и мгновения, как тело Массмедийкина, распластавшись в воздухе, уже зависло над нашими головами и стало стремительно падать прямо на Винни. Я успела крикнуть: «Осторожно!» Винни инстинктивно отскочил, а какой-то охранник, наоборот, протянул к нему руки, нырнул вперед, приняв на себя падающего, но не смог удержаться под весом его тела и завалился вместе с ним.
Массмедийкин и его спаситель грохнулись прямо у моих ног. Раздался глухой шлепок — голова Массмедийкина ударилась о землю. Рядом с нами тут же появилась милиция. «Всем отойти!» — скомандовали они. И начали расчищать пространство вокруг лежащего Массмедийкина.
Мы отступили на пару шагов,
