отношений у нас не получится. Либо я подсознательно догадывалась о твоей тайне, либо меня слишком уж смущал твой очевидно отвратительный нрав.
Он лениво царапнул меня по ребру: эй.
– Ты тоже мой самый близкий человек. – проворчал Мокки. – Не в последние годы, а вообще. И меня всегда ярость брала, что при таком раскладе ничего не работало. Я бы сказал: «Пошло оно к пеплу, я тут все уничтожу, я себя перекрою, любой ценой, а я сделаю, как мне хочется», но в вашем светском, чтоб его, обществе говорят: «Очень жаль». А жизнь – светская стерва. Обобрать получится, переубедить – нет… Очень жаль.
– Очень жаль, – эхом отозвалась я. – Однако твой сегодняшний план был скорее из серии «Пошло оно к пеплу».
Мы рассмеялись.
– Кстати, мне понравилось.
– Из-за зелья, еще бы.
– Да нет, я просто как-то не думал, что этим можно заниматься… ну… – он замялся и, небом клянусь, покраснел. – Так.
Тот факт, что дерзкого и психованного преступного элемента Мокки смущали разговоры на подобные темы, привел меня в шоковое состояние. Я высоко и неверяще вскинула брови. Бакоа улыбался. Да уж. Вот это дурдом.
– Расскажешь кому-то – и я тебя убью, – наконец стерев улыбку, максимально холодно сообщил он. – Вас обоих.
– Ну да, естественно. Но эта угроза лучше подойдет для утра, – фыркнула я. – Сейчас я тебе не верю, извини.
– Утром будет не до угроз. Чую, зелье старушки Галасы добьет нашу психику, как только выветрится. И твою, и, конечно, мою. Только аристократишка будет в относительном порядке, он, кажется, по жизни ко всему готов. Хотя взгляд у него вначале был ошарашенный…
– Ты так и будешь дальше звать его аристократишкой?
– Конечно. Это традиция. Могу «лисом», но это немного палевно, не находишь?
– Имя предлагать бессмысленно, я поняла. А про зелье: я думала, оно уже выветрилось.
– Смешно, – язвительно буркнул вор. – Джерри, тогда бы меня здесь не было. Ты почувствуешь, когда оно закончится, поверь. Я тотчас перестану быть душкой, у меня сейчас тот период, когда я и без зелья не очень… Знаешь, я всю жизнь как на долбаных качелях: то чувствую себя почти богом, удачливым и неостановимым, то утопаю в собственном ничтожестве и оттого постоянно зол.
«А то я не замечала», – мысленно цокнула языком я.
– В последние дни был второй вариант… – продолжал вор. – И то, что я с горя накидался психотропными зельями, буквально заставив себя воспарить, да еще и в итоге втянул вас с придурком, приведет к страшной расплате. Знаешь, это как похмелье, только в миллион раз хуже, потому что таблетки от головы не лечат душу. Чем выше я взлетаю в хорошие дни, тем ниже падаю в плохие. А конкретно сегодня, – он облизнул губы и прикрыл глаза. – Конкретно сейчас я был счастливее, чем когда-либо за последние годы. Так что не подходите ко мне еще пару суток. Оба. Себе дороже. Я буду зол на себя и неадекватен, способен на глупости. Лучше переждать.
– Да уж действительно, – с чувством проговорила я. – Нам ведь совсем не надо срочно спасать чью-то жизнь, можно хоть полгода отдыхать. Или ты думаешь, что теперь ему и умереть не жалко?
Острая боль промелькнула в лице вора. Он цыкнул на меня: тише. Я замерла, скосив глаза в другую сторону и прислушиваясь, но всё было так же сонно и тихо, не считая дождя. Талвани спал крепко и потрясающе безмятежно. На сердце у меня потяжелело, и тоскливое молчание затопило комнату.
– По-твоему, я зря это устроил? – какое-то время спустя запальчиво спросил Бакоа.
Хотя нет. Это не вызов в его голосе. Это отчаяние.
Я старательно обдумала вопрос. Потом повернулась на бок, осторожно убрала прядку русых волос со лба Бакоа и заглянула ему в глаза. Привет, Мокки-без-маски. Вот ты какой.
Интересно, смогу ли я смотреть на него завтра. Есть нехилый шанс, что я скорее предпочту облиться керосином и поджечь себя от столового канделябра, чем вообще оказаться в поле зрения Бакоа и Тилваса. И постояльцев соседних комнат. Мокки просит не трогать его два дня? Пф. Умоляй он меня об обратном, вот тогда бы у нас возникли проблемы.
– Думаю, это было очень нужно, – сказала я. – Правда, я не уверена в некоторых нюансах, например…
Он закатил глаза, и я снова поцеловала его. Осторожно. Нежно. Мокки обнял меня и ткнулся острым носом мне в шею. От него терпко пахло мускусом и перцем.
Так мы наконец и уснули.
29
Все нормально? Нет
Nunc ad bella trahor, et iam quis forsitan hostis
Haesura in nostro tela gerit latere.
«А нынче уж готовят нас к войне,
И враг копье несет, каким пронзят мне сердце».
Как и следовало ожидать, пробуждение было непростым. Мне снилось, что я лежу в лодке, а вокруг плещутся волны. Меня укачивало даже во сне – что уж говорить о бескомпромиссной реальности.
Мои глаза открылись еще до того, как я вспомнила, чем закончился вчерашний вечер, и я моргнула, глядя на разрушения, постигшие гостиничную комнату.
Мокки лежал, положив одну руку под щеку, другой вцепившись в ворсистый мягкий ковер. Костяшки его пальцев побелели, а между бровей залегла морщинка, как будто он напряженно что-то высчитывал. Идиллическая гора перьевых подушек и одеял, похоронившая под собой Талвани, высилась по другую сторону от меня.
Меня затапливали противоречивые эмоции. Я мечтала задержаться в этом манящем сонном царстве, но в то же время мне хотелось убиться. А еще – немедленно вскрыть черепушку Бакоа самой острой из его отмычек и спросить, о чем, прах побери, он все-таки думал и как представляет нашу дальнейшую коммуникацию?
Слышит ли Мокки тот же звон разбившегося золотого века, что и я?
Или он всегда с ним жил? Или его золотой век кончился в Рамбле, как мой – в Зайверино, а Тилваса – в Нчардирке? Что тогда мы утратили сегодня? Или золотые века склонны к регенерации?
Ну, в одном Бакоа был точно прав: эффект выветрившегося зелья чувствуется на всю катушку, ни с чем не спутаешь.
В голове у меня гудело. Шипя, я поднялась и двинулась в сторону окна. Распахнутое ночью, сейчас оно было закрыто и плотно зашторено – кое-кто «вовремя» позаботился о приватности. Из-за уходящих в пол портьер я даже примерно не могла представить, какое сейчас время суток, и это меня откровенно фрустрировало.
На полпути я
