душа. Буду помнить от макушки до пят. Каждую черточку на идеальном миловидном лице, каждую родинку, все шрамы на спине, которые убрали давным-давно. И наше знакомство тоже. Оно так сильно отложилось в памяти, что вывести невозможно.
Знаю, Ева всегда будет со мной. В моем сердце, в моей душе и в глазах нашей дочери. В таких же медовых и блестящих, как у мамы. Сейчас она смотрит на меня, улыбается еще беззубым ротиком. Широко-широко.
Она никогда не узнает о своем появлении на свет, о том, что в день ее рождения хотел застрелиться. Не узнает, почему у ее мамы не темные волосы, как у нее самой, а светлые, почему чужие руки укачивают перед сном, а родные никогда не коснутся ее. И меня.
Никогда не узнает, каково это терять самого близкого на свете человека и жить с ранами на сердце.
С ранами, которые не заживают даже спустя миллиарды секунд…
Глава 41. Ева, живи
Ебаный рот!
Ева мертва! Она умерла! Вашу ж мать!
Нет! Я не мог ее потерять! Нет! Нет!
Почему я в палате? Почему не рядом с ней? А где ребенок? Где маленькая Ева? Куда они ее дели? Только не говорите, что и у нее проблемы со здоровьем начались! Не переживу этого!
В голове так много вопросов, но ответы на них найти не могу. Тело реагирует быстрее, чем разум. Выбегаю из палаты, направляюсь к медсестре у стойки регистрации. Хочет уйти, но я не позволяю, чуть ли не накинувшись на нее.
— Скажите, где мой ребенок?
— Какой ребенок? — молодая девушка ошарашенно оглядывает меня как пациента из психиатрии.
— Ева Германова.
— А! Сердечница? В третьей операционной, готовят к операции.
— К какой? — теперь моя очередь удивляться, потому что я ни хрена не понимаю. Она же умерла у меня на глазах. Умерла, оставив мне ребенка. И я спрашивал именно о малышке, а не о…
Так, стоп!
— Кесарево сечение. Подождите в коридоре, через час проведаете пациентку.
Не верю. Ни единому слову не верю. Она несет какую-то херню! Ахинею! Да как хотите называйте, но эта женщина меня обманывает! В третьей операционной, значит?
— Вы куда? — кричит вдогонку девушка, но я, не оборачиваясь, иду по знакомому пути, в знакомую операционную, где когда-то решалась жизнь моих девочек. Неоднократно. Если она снова умрет, я этого не переживу.
Хотя нет, не иду — бегу. Как можно быстрее, чтобы успеть. Чтобы убедиться, что моя надежда не умерла. Что медсестра не решила поиграть со скорбящим человеком и сказала правду.
Что те эмоции — просто сон…
— Ева! — влетаю в предбанник, где два врача в халатах моют руки, глядя на меня удивленно. Срать на них хотел, там за стеклом кто-то есть. — Ева! Где она? — ногой толкаю дверь напротив, вдыхая приторно-холодный воздух операционной.
— Вы с ума сошли? Вам нельзя сюда! — различаю стальной голос Эльвиры Викторовны, которая стоит около моей девочки в полной экипировке, загораживая ее.
— Где Ева?
— Олег Дмитриевич! У нас идет операция! Выйдите немедленно!
— Я забираю ее! Не отдам, ясно! — хочу зайти уже в саму операционную, а не стоять на месте, но мне загораживают путь.
— Вы хотите забрать вашу подопечную с раскрытым брюхом? Выйдите, иначе охрану вызову!
— Олежа… — едва слышно шепчет родной голос. По которому я так соскучился. Мелодичный, тонкий.
Чуть отклоняюсь в сторону и вижу лицо моей девочки. Счастливое, с искрящимися глазами. Моя девочка. Моя маленькая. Боже, она жива!
Она жива…
Не чувствую, как меня удерживают за плечи, и как один кивок Эльвиры Викторовны останавливает санитаров от того, чтобы вывести меня отсюда как преступника.
— Выйдите и не мешайте проводить операцию! — повышенный голос врачихи отрезвляет и заставляет поддаться указаниям.
Встаю, как и в прошлый раз, напротив окна в предбаннике. Другие сотрудники заходят в операционную и присоединяются к операции, но я не смотрю на них. Никуда не смотрю, кроме моей малышки.
Дежавю. Ощущение, что проходил через все это. Через этот взгляд, через волнение и мольбу о спасении Евы. О том, чтобы никто не пострадал, чтобы ребенок остался жив.
И чтобы мы не расстались, когда только-только вернули друг друга…
Не знаю, что вчера было, — сон или реальность. Сейчас реальность или сон? Я совсем запутался, ничего не понимаю. Все так же гляжу на улыбающуюся девочку, лежащую пластом на операционном столе, на врачей, выполняющих свою работу. Вслушиваюсь в тихую речь, в сигналы аппаратов.
И всеми силами надеюсь, что не произойдет то же самое, что и в прошлый раз…
— Пульс падает! Вытаскиваем!
Но все повторяется с точностью как в том сне. Как вчера, когда из глаз любимой уходила жизнь… Она уходит и сейчас… Нет! Только не это!
— Ева! — в этот раз не стою на месте, бегу снова к двери. — Ева! Не умирай!
— Уберите отсюда этого ненормального!
— Не хочу! Отпустите! Ева! Ева!
Чувствую сопротивление. Кто-то хватает за руки, уводит из операционной, из самого предбанника. Но я не сдаюсь. Пытаюсь вырваться. Не могу сидеть тут. Не могу находиться в холодном коридоре, пока там, за стеной, повторяется самый страшный кошмар в моей жизни.
— Верните мне Еву! Верните!
— Блин, он опять забежит. Связывай.
Эй! Какой связывай! Охренели, что ли? Где моя малышка? Оставьте меня, блядь!
Однако я проигрываю троим мужчинам и сижу сейчас в этом дурацком коридоре, на тех же лавочках, что и год назад, со связанными за спиной руками. Бинтами. Они вроде хрупкие, но что-то не особо поддаются моему сопротивлению, как бы ни старался. Сука! Ева! Если она умрет, я засужу этих уебков за все! Только попробуйте не вернуть мою девочку живой и невредимой!
Ничего не остается кроме ожидания. Считаю секунды, минуты. Время длится вечность. Казалось, прошло несколько часов, прежде
