со мной, и ты поймешь, что стало легче. Просто поговори со мной.
— Я слеп на левый глаз, Стив. Абсолютно, — неожиданно признался парень, и это повисло острием в тишине.
Он вдруг почувствовал страх и стыд, словно был виноват в том, что сказал. Начать оправдываться? Так нет подходящих слов. Просить совета? Его просто некуда впихнуть. Ждать чего-то? Это самое страшное, что может с ним еще случиться.
— Я боялся этого больше всего. Еще в прошлый раз Дженни…
— Плевать, Стив…
— Кому? Тебе? Может быть, но только не мне.
— Это мои проблемы.
— Уже нет, — тон Шона стал более решительным. — Завтра мы поедем на обследование…
— Нет.
— Да. Энди, послушай. Я никогда не просил тебя ни о чем. Даже тогда, когда Рой умирал. Скажи мне, как ты хочешь, чтобы я с этим жил? Когда-то давно я уступил тебе, хотя не имел на это права. Я тоже виноват. Виноват, наверное, гораздо больше вас. Что мне теперь с этим делать?
Энди молчал.
— Скажи мне.
— Не знаю.
— Я знаю, что такое проституция и, поверь мне, это не то, что тебе нужно. Я не собираюсь тебя ни в чем убеждать или учить, я просто хочу просить тебя. Первый раз. Не отказывай мне. Не превращай мою жизнь в кошмар, она и без того ужасна. Я не виноват в том, что люблю Роя и люблю тебя. Как помочь ему, я знаю, но я хочу помочь тебе. Один раз. Сейчас. Больше ничего, Энди.
— Мне нужно домой, — пересиливая себя, сказал парень. — Я оставил там Тиу. Не могу думать, что она страдает.
— Не то, Энди. Она счастлива, зная, что мы забрали тебя оттуда. Она плакала от радости. Я обещал ей…
— Я должен помочь им. Только что умер Джек и Джил тоже. Из-за меня.
— Неправда. Они умерли, чтобы ты мог быть счастливым. Я все знаю. Тиа рассказала мне. Если ты любил их, если любишь Тиу, ты обязан стать счастливым, иначе все зря.
— Я хотел спасти его. Просто спасти, но я не знал, что все так обернется…
Энди говорил медленно, а Стив молчал. Он чувствовал, как тяжело парню вспоминать об этом. Он не мог до конца понять ни про кольца судьбы, ни про бога смерти, ни про то, зачем все это вообще было нужно. Шон не произнес ни слова, потому что боялся разорвать ту ничтожную тонкую нить, по которой сейчас шел Энди.
— Ты сделал так, как подсказало сердце, но все обернулось так, как обернулось. Если ты вернешься сейчас… Что будет чувствовать Тиа, Дженни, Мартин, узнав про твой недуг? Как будут клясть и винить себя? Разве этого ты хочешь?
— Стив, я ничего не чувствую. Совсем ничего. Я понимаю, что должен, но…
— Слишком мало времени, слишком много боли.
— Полежи со мной. Пожалуйста. Мне так холодно.
Стив улыбнулся. Рой ведь тоже так говорил. Есть и такая категория счастья, и Шон чувствовал его.
Проблемы — навязчивая вещь. Почему ученые до сих пор не бросились исследовать их, как некую категорию бытия, остается непонятным, особенно, если учесть, что у проблем просматривается один весьма устойчиво-навязчивый признак — возможность плодиться. Плодовитость эта не подвержена никаким законам и не снижается ни при каких обстоятельствах. Стив уже давно проверил ее на собственной жизни. Еще он понял, что проблемы имеют свойство углубляться, причем делают это одновременно и кучкообразно. Врачи выявили у Энди самые худшие симптомы нервного потрясения. Процесс вошел в глубинную стадию и требовал незамедлительных и кардинальных мер, чтобы не перерасти в категорию расстройства уже психического. Состояние парня усугублялось отслоением сетчатки и воспалением на одном глазу. Потеря зрения рисковала стать необратимой, если в срочном порядке не произвести надлежащую операцию. О восстановлении полноценного зрения речь уже не шла, и оставалось только надеяться, что он сможет хоть как-то видеть.
Парень выслушал приговор спокойно, и Шон понял, что он не собирается никак реагировать. Казалось, ему было действительно все равно. Отношения между Роем, Стивом и Энди приобрели вид перекошенного треугольника. Рой нервничал, Стив думал, а Энди не делал ничего. Парень начал делать только тогда, когда Шон заговорил с ним об операции. Он просто взял и отказался. Его не волновали здравые доводы, а волновало только одно — у него нет на это денег. Он вбил на этом месте кол, приковал себя цепями и каждый раз начинал скалиться, когда кто-то пытался подойти ближе.
Сознание Роя разделилось. Он начал видеть все частями. Жизнь превратилась в куски, каждый из которых проступал в сознании очень явственно. Энди тоже подвергся этому разделению, и Маккена испугался. Он вдруг ясно, как никогда, увидел сломанные ребра, синяки, страдание тела с пленок Дава, немой крик, разрывающий гортань, разбитые губы и покалеченный глаз. Теперь Маккена отдельно видел руки парня, волосы, разглядывал движение мышц. Перед ним проступал огромный мир, заключенный в тонкую оболочку кожи. Самый загадочный и притягательный во вселенной. Желанный, далекий, разбитый. Мир, который без него. Рой начал чувствовать это собственным телом. Сколько боли, сколько мук. Это все до последнего микрона чувствительности вложено, вбито, вклеено в одного человека, которому… Которому уже все равно. Это тот предел, когда большее не имеет значения, и уже все равно, что еще предстоит испытать. Рой тонул в алкоголе, Стив нервничал, а Энди продолжал не делать ничего.
Время съедало само себя. Пережевывало и глотало. Позади уговоры, операция, капельницы, и парень вновь может попытаться видеть, только он не видит, потому что не верит. Он ничего не чувствует и, наверное, его можно пытать. Он все равно ничего не заметит. Прогнозы врачей осторожны, слишком неустойчиво состояние организма. Нужен отдых, покой, и тогда… Тогда только можно надеяться, что… может быть. Энди думал. Водил себя по кругу, чтобы понять, где поставить точку нуля, и пнуть в определенном направлении. А направлений нет. Почти нет. Нужно возвращаться в Литтл Рок и целовать Даву ноги. Теперь мальчишка видит все с другой стороны, словно зашел со спины, откуда никогда не смотрел. Смит давал ему все. Почему он не видел этого? Все в обмен на одну единственную человеческую слабость. В противовес Рою. Тот забирал все из-за одной единственной человеческой слабости. Как могли весы его жизни давать такую погрешность?
Стива сбивало с ног отчаяние. Он не знал как, не мог удержать Энди, не мог его отпустить. Только что сделана операция, а сил у парня нет, и нужен стерильный покой. Нужен отдых, только он и думать об этом не хочет. Рой готов грызть землю, чтобы искупить… Нет, не то. Он должен помочь Энди. Но как? Как заставить его услышать, подумать, принять? Он не слышит просто потому, что в нем мертво все.
— Ты не можешь туда вернуться! — не верит Маккена.
— Могу. Я много, чего могу. Ты даже не представляешь, чего и сколько. Кроме того, и там, и тут меня избивали. И там, и тут оскорбляли, кидали в лицо, что я ублюдочная тварь. И тут, и там я не раз лишался всего. Дома, пищи, здоровья. Так какая разница? Не все ли равно, где это произойдет в следующий раз? Только там у меня есть немного больше, чем здесь. Мелочи, но они важны для меня. Я смогу на время найти крышу над головой в стареньком хогане Джека. Там у меня осталось немного денег, одежда и мотоцикл. Это много для меня, и поэтому я вернусь туда.
— Энди, прошу тебя…
— Не проси. Не стоит этого делать, — парень улыбнулся, но как-то отрешенно, словно самому себе. — Видишь, мы с этого начали, и это единственное, что мне хотелось бы сказать тебе напоследок.
Рой что-то говорил, кричал, убеждал, но Энди смотрел на него так, словно перед ним шло немое кино.
— Ты не слышишь меня? — пытался Маккена.
— Не хочу слышать. Рой, я устал. Мне бы лечь. Ноги не держат.
Рой сходил с ума. Он думал, что его мир давно разрушен, но теперь видел, как и обломки разлетаются в пыль и, чтобы он ни делал, становилось только хуже.
Стив тревожно ответил на телефонный звонок, а после начал быстро собираться.
— Что случилось? — спросил Энди, застав его уже в дверях.
— Да, так, — попытался улыбнуться Шон. — Ничего страшного. Звонила Ольга. Что-то с замком. Просит помочь.
— А где Рой? Он же, вроде бы, домой уехал.
— Да, кто ж его знает. Ты же знаешь, он может пойти на север, а после резко свернуть в сторону. Я скоро. Не волнуйся.
Стив закрыл дверь, но вдруг резко открыл ее вновь.
— Я очень надеюсь,
