изумления.
– Вы встречали таких, как я?
– Грета не рассказывала вам о моем опыте лечения другого мужчины, – профессор вытянул шею над тарелкой, – в такой же ситуации, как ваша?
– Нет, – покачал головой Эйнар, – ничего такого она мне не говорила.
– Был один человек, которому я хотел помочь, – сказал профессор Больк, – но он сбежал как раз перед тем, когда я был готов приступить к делу. Испугался пройти всё до конца. И я его понимаю.
Эйнар откинулся на спинку стула и задумался: что значит пройти всё до конца? Профессор, очевидно, полагал, что Эйнару известно больше, нежели тот знал в действительности. Больк принялся рассказывать о предыдущем пациенте. Этот мужчина до такой степени верил, что является женщиной, что называл себя Зиглиндой Танненхаус, даже когда был одет в мужское платье. Он служил кондуктором поезда, курсировавшего между Вёльфнитцем и Клотцше, и настаивал, чтобы к нему обращались «фройляйн». Никто из пассажиров не мог уразуметь, что он имеет в виду, и все они лишь непонимающе смотрели на мужчину в синей униформе и черном галстуке.
– Утром того дня, когда ему была назначена первая операция, он исчез, – поведал профессор Больк. – Выскользнул из палаты, прошмыгнул мимо фрау Кребс и был таков. В конце концов он вернулся к работе кондуктора, только теперь носил женский вариант формы, темно-синюю юбку с холщовым ремнем.
Официант вернулся, чтобы наполнить бокалы. Эйнар догадывался, чтὀ обещает ему профессор. На изогнутом кончике рыбного ножа играли блики пламени от свечей в канделябре, стоявшем на столике позади. Это будет что-то вроде замены, полагал Эйнар. Дряблую плоть, болтающуюся у него между ног, профессор поменяет на что-то другое.
Снаружи Эльба несла свои темные воды. Под мостом Августа[97] прошел колесный пароход, освещенный яркими огнями.
– Я бы хотел начать на следующей неделе.
– На следующей неделе? А раньше никак нельзя?
– На следующей неделе. Вам необходимо лечь в клинику, отдохнуть, набрать вес. Хочу, чтобы вы восстановили силы. Нельзя допустить инфекцию.
– Какую инфекцию? – спросил Эйнар, но в этот момент к столику подошел официант. Его жилистые руки убрали тарелки и рыбные ножи, а затем смели крошки маленькой серебряной щеточкой.
Эйнар взял извозчика и вернулся в гостиницу. Проститутки из соседнего номера не было, поэтому он крепко проспал всю ночь и лишь перевернулся на другой бок, сквозь сон услышав скрежет прибывающего на вокзал поезда. Проснувшись на рассвете, он вышел в коридор и обмылся в холодной ванной комнате с щелястой дверью, потом надел коричневую юбку, белую блузку с вышитым воротничком, шерстяной жакет и маленькую шляпку набекрень. В зеркале отражалось его бледное лицо и пар от дыхания. Он ляжет в клинику как Лили, и позже, весной, оттуда выйдет она же. Не то чтобы он принял решение – все складывалось само собой. В ванной комнате гостиницы «Хёритциш» Эйнар Вегенер закрыл глаза, а когда открыл их, то был уже не Эйнаром, а Лили.
* * *
Фрау Кребс оформила прием, после чего одела Лили в белую больничную сорочку, которая на поясе подвязывалась шнурком. Далее розовощекая фрау Кребс – причиной румянца были расширенные капилляры, – проводила Лили в палату в дальнем конце клиники, где в течение недели пациентке полагалось набираться сил. В палате стояла кровать с изножьем из гнутых стальных трубок. Фрау Кребс подошла к окну и отодвинула желтую штору. Окно выходило на небольшой парк, уходивший вниз, к лугу на берегу Эльбы. Вода в зимней реке была серо-стального цвета, и Лили видела, как на борту грузового пароходика ежатся в своих бушлатах матросы.
– Вам здесь будет хорошо, – сказала фрау Кребс.
По небу бежали облака; одно оторвалось от остальных, и между ними открылся просвет. Сноп света упал на воду, выковав перед пароходом сияющий круг, золотой, как колье на шее Лили.
Фрау Кребс кашлянула.
– Профессор Больк предупреждал меня о вашем приезде, – сказала она, – но не назвал вашего имени. Вполне обычно для него.
– Меня зовут Лили.
– А фамилия?
Еще одно облако отнесло в сторону ветром, и бледно-голубой просвет в небе стал шире. Река заблестела, матросы в бушлатах задрали головы, а Лили затаила дыхание, чуть подумала и произнесла:
– Эльбе. Я – Лили Эльбе.
После обеда она спустилась на чай в зимний сад. Села на металлический стул в сторонке от остальных и вскоре почувствовала на лице тепло солнечных лучей, проникавших через стекло. Снаружи прояснилось, небо сияло синевой. Нагретый воздух в зимнем саду полнился влажными запахами папоротников с их туго закрученными кулачками и плюща, чьи ползучие побеги цеплялись за стены. Окна в зимнем саду выходили на Эльбу; разогнав облака, ветер теперь махрил воду белыми барашками. Гребни пены напомнили Лили датский пролив Каттегат и зимние пейзажи кисти Эйнара. Много лет назад Лили имела привычку сидеть в плетеном кресле во Вдовьем доме, устремив взгляд на картины Эйнара; она смотрела на них с некой отстраненностью, словно их создал ее предок, которым она смутно гордилась.
Всю неделю Лили просыпалась поздно; казалось, отдых не прибавлял ей сил, а наоборот, отнимал. После обеда она приходила в зимний сад выпить чаю с кусочком торта. Сидя на металлическом стуле, она держала чашку на коленях и робко кивала другим пациенткам, приходившим сюда посплетничать. Время от времени громкий хохот одной из них привлекал внимание Лили, и она смотрела на стайку девушек, молодых, длинноволосых, с крепкими здоровыми глотками; у каждой под больничной рубашкой, подвязанной шнурком, в свой срок округлялся живот. Большинство
