в Дрезден, и от ледяной сырости кончики его волос делаются влажными, а он крепко сжимает в руке листочек с адресом клиники.
В галерее Ханса прошла еще одна выставка Гретиных работ, и она впервые за все время не присутствовала на открытии. Ею владело непонятное отвращение ко всему, хотя перед Хансом она об этом благоразумно умалчивала. Какой неблагодарной она выглядела бы в его глазах, какой капризной. Грета, о которой пять лет назад никто слыхом не слыхивал и которая не далее как сегодня утром давала интервью симпатичному репортеру из Ниццы. Глаза у репортера были с нависшими веками; не дослушав ее, он спросил: «Когда вы впервые почувствовали себя великой художницей?» Да, всего этого, и не только, она добилась за пять лет и все равно сидела и думала: «Допустим, я поработала над собой, но какое это имеет значение?» Она здесь, одна, а ее муж и Лили – в Дрездене, без нее.
С отъезда Эйнара прошло уже больше недели, и вот одним мокрым, дождливым днем, когда автомобили, визжа тормозами, скользили по лужам, Грета пришла в галерею к Хансу. Он был в своем кабинете; клерк за письменным столом делал записи в гроссбухе.
– Они совсем не продаются, – сказал Ханс, имея в виду картины с выставки.
Одна из работ Греты – Лили в кабинке для переодевания в купальне на мосту Сольферино – стояла на полу, прислоненная к столу, за которым клерк, нажимая на грифель, заполнял разлинованный лист.
– Жаль, тебя не было на открытии, – произнес Ханс. – С тобой все в порядке? – И потом: – Кстати, это мой новый помощник, мсье ле Галь.
Мягкий взгляд карих глаз узколицего клерка чем-то напомнил Грете Эйнара. Она снова подумала о нем – Эйнар осторожно садится в дрезденский трамвай; глаза опущены долу, руки робко сложены на коленях – и вздрогнула. Спросила себя, хоть и не столь многословно: что она сделала с собственным мужем?
– Я могу чем-то помочь? – осведомился Ханс, шагнув к Грете.
Карандаш и очки клерка не отрывались от подсчетов. Ханс подошел к Грете вплотную. Они не касались друг друга, но Грета ощущала его близость, рассматривая картину: улыбка Лили тянулась через все лицо, до самой купальной шапочки, плотно облепившей череп; глаза, темные и живые, казались бездонными. Грете почудилось, будто кто-то дотронулся до ее предплечья. Посмотрела – ничего, а Ханс уже стоял возле письменного стола, держа руки в карманах. Он хотел ей о чем-то сказать?
В тот вечер, когда шел ледяной дождь, когда шея Ханса покраснела от раздражения после бритья, Карлайл застал его и Грету в объятьях друг друга. Она слишком поздно услышала, как скребется в замочной скважине ключ, а потом последовало то неловко-долгое мгновение, когда они оба, брат и сестра, замерли: она стояла, склонив голову на грудь Ханса, он, в шарфе, обмотанном вокруг шеи, пытался нашарить позади себя дверную ручку.
– Я не знал, что дома кто-то… – начал Карлайл.
Грета отшатнулась от Ханса, который вскинул руки и забормотал:
– Это не то, что ты подумал…
– Я зайду позже, – сказал Карлайл. – Скоро вернусь. – И исчез прежде, чем Грета успела вымолвить хоть слово.
Поздним вечером, сидя на краешке кровати Карлайла и массируя его ногу через одеяло, она сказала:
– Иногда мне кажется, будто Ханс – мой единственный друг.
И Карлайл, в распахнутой на груди ночной сорочке, ответил:
– Понимаю. Грета, – добавил он после паузы, – если ты думаешь, что я тебя осуждаю, то это не так.
Сейчас, в кабинете Ханса, в присутствии клерка, деловито орудующего карандашом и линейкой, Грета сказала:
– От Эйнара ни словечка.
– Волнуешься?
– Не должна бы, но волнуюсь.
– Почему не поехала с ним?
– Он был против.
Грета заметила, что губы Ханса сжались в ниточку. Он что, ее жалеет? Как же скверно, если дошло до такого.
– Не то чтобы меня это огорчало, – сказала она. – И я, в общем-то, понимаю его желание поехать одному.
– Грета.
– Да?
– Почему ты его не навестишь?
– Он не хочет меня там видеть.
– Возможно, он просто постеснялся попросить твоей помощи.
– Нет, только не Эйнар. Он не такой. И потом, чего ему стесняться? Стал бы он стесняться после всего, что пережил?
– Представь, через что он сейчас проходит. Такого с ним еще не было.
– Тогда почему он не позволил мне сопровождать его? Он ясно дал понять: я ему там не нужна.
– Полагаю, ему было слишком страшно.
Грета замерла.
– Думаешь?
Клерк прикурил сигарету, чиркнув спичкой по полоске наждачной бумаги, лежавшей рядом с гроссбухом. Грете вновь захотелось очутиться в объятьях Ханса, однако она не позволила себе подойти еще ближе. Она расправила плечи и провела руками по складкам юбки. Грета понимала, что ведет себя старомодно, и все же не могла прильнуть к груди Ханса, будучи женой Эйнара.
– Ты должна его навестить, – заявил Ханс. – Если хочешь, я поеду с тобой. Охотно поеду.
