— Вы поняли это до или после того, как назвали меня сопливой сучкой при моих людях?
— Не злись, малыш. Я впервые за много лет встречаю юношу, чья внешность настолько вводит в заблуждение. Знаешь, что? Прошу прощения. — Гектор приложил ладонь к груди. — Я был неправ.
Ливий неопределенно мотнул головой, не отрываясь от еды. Рыба и вправду оказалась очень вкусной, и он уже подумывал о том, чтобы попросить добавки, хотя не доел и половины первой порции.
— Но теперь я понимаю, почему Аднан в тебя так вцепился, — продолжил румын. — Держу пари, тебе достается от него по первое число. Ты получаешь наказание и за себя, и за остальных. Я прав?
— Предположим.
Гектор задумчиво потер подбородок.
— Я помню его совсем молодым парнем. Помню, как они с Умаром приехали в Алжир и мечтали о собственной империи. Умар был молчуном, себе на уме. Он много работал. Любил работать и решать проблемы. А Аднан делал много проблем. Если он видел дверь, то ломал ее, даже не пытаясь спокойно открыть. Он верил только в силу. Ему не хватало ума, и он отказывался это признать. У тебя есть и сила, и ум. Благодаря последнему ты стал его наследником, но Аднан слишком тщеславен, чтобы говорить об этом открыто. Ты давно превзошел его, это понимают все. Но он живет с закрытыми глазами и отказывается принимать очевидное. Каждый раз, показывая тебе твое место, он ненадолго успокаивается. Он будто бы наказывает самого себя в прошлом. Пытается прожить свою жизнь заново, исправив ошибки. Понимаешь, о чем я толкую?
Халиф отложил вилку.
— Нет.
— Даже если ты займешь его место, малыш, он до последнего вдоха будет контролировать тебя. Я знаю Аднана Саркиса много лет. Вцепившись в что-то, он хватку не ослабляет.
— Вы предлагаете мне его убить?
Румын расхохотался.
— Ну что ты. Это не мой стиль. Да и вряд ли ты его убьешь. Ты привязан к нему, как ручная собачка. Безропотно терпишь все. Вижу, рыба тебе понравилась. Хочешь добавки?
***
Кофе Гектор предложил выпить на балконе, и Ливий отказываться не стал — солнце опустилось за горизонт, и там было в разы прохладнее, чем в душной столовой. Он устроился в резном деревянном кресле и посмотрел вдаль. Румын в полном смысле этих слов жил посреди пустыни: за воротами начиналась бескрайняя степь, и контраст с унылым ландшафтом делал сад еще красивее. Уж не таинственная ли незнакомка ухаживает за здешними цветами? Халиф бросил короткий взгляд на Гектора, дождался кивка и закурил, подвинув к себе маленькую пепельницу. За ужином они вели неспешную беседу: путешествия, тюрьма, машины, женщины. В основном, говорил гость, а хозяин слушал, время от времени делая глоток воды из стоявшего перед ним стакана. Несмотря на вкусную еду и приятную атмосферу, Ливий чувствовал себя уставшим и подавленным. Как дикий зверь, которого вот-вот поймает охотник, подумал он. Но поймает не сразу. До этого он загонит дичь в угол и насладится своей победой.
— Каково это — осознавать, что тебя не так-то просто убить, а, малыш? — внезапно заговорил румын, поднося к губам крохотную чашечку с кофе.
— Что вы имеете в виду?
— Когда моя бывшая жена рассказала о том, что рядом с привычным мне миром существует еще один, совсем не такой, как наш, я сперва не поверил ей. Рассмеялся в лицо. Но она привела не один десяток доказательств. Вампиры, эльфы, феи, оборотни, жрецы древних культов. Она тоже была эльфийкой. Темной. Чистокровной, с янтарными глазами и каштановыми волосами, высокая и бледная. Ты не особо на нее похож, но я вижу в тебе знакомые черты.
— Чистокровные темные эльфы в современном мире — большая редкость, — ответил Ливий. — Когда-то родственные браки помогали нам сохранять чистоту крови, но в те дни никто и слыхом не слыхивал о генетике.
— Ее звали Энлиль, — продолжил Гектор. — Древнее благородное имя. Так звали богиню, которая славилась своей красотой. И моя бывшая жена тоже была красива. Я полюбил ее с первого взгляда и уже через месяц предложил руку и сердце. Наш брак продлился десять лет. Она была для меня всем. Целым миром. Любовницей, боевой подругой, советником. Она подарила мне двоих сыновей. Проблема была только одна: я не становился моложе, а она оставалась полной сил красавицей. Я всю жизнь панически боялся умереть. Не от пули, не от ножа. От старости. Боялся превратиться в немощное создание, которое не может передвигаться без посторонней помощи, и сделать последний вдох на больничной койке. Мои сыновья пошли по моим стопам, они одерживали победу за победой, а мне перевалило за сорок, и большую часть этого срока я провел либо в тюрьмах, либо на свободе, глотая и нюхая разную дурь. И однажды я остановился и понял, что это уже случилось. Я превратился в старика.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сделав очередную затяжку, Халиф пристально посмотрел на румына и только сейчас осознал, что с первого мгновения их знакомства не ощущает его эмоционального запаха. Таковым обладали и люди, и темные существа, но только не Гектор Минц. Его будто окутывал плотный кокон, за которым скрывалась вся правда. Об эмоциональном обонянии Ливий знал немало. Эта тема интересовала его еще в детстве, и он, верный своей привычке копать глубоко, прочитал все подходящие книги в библиотеке отца. Позже, в иракской тюрьме, один из надзирателей в обмен на несколько пачек сигарет и страстную чернокожую красотку, не знающую ни слова по-арабски, добыл для Халифа сокровище — объемистый трактат по практической темной медицине, написанный одним из служителей Равновесия. Заключенный номер D-489 погрузился в чтение с наслаждением, которое испытывали древние историки, обнаруживая любопытный источник.
Ничего особо нового он из трактата не почерпнул, но выяснил, что по дефектам эмоционального обоняния можно провести диагностику собственных болезней и узнал, что этот тонкий сенсор поддается тренировке с целью усиления восприятия. В потенциале, утверждал автор, необращенный способен достигнуть уровня вампира, среднего, если не высшего, но такие результаты приходят нескоро и не гарантированы. Для любителей экспериментов он указал целый перечень рекомендаций и запретов, которые должны было поспособствовать успеху: максимально естественная пища, уединенный образ жизни, полный отказ от алкоголя и табака. Последние два пункта заставили Ливия отложить книгу и больше к ней не возвращаться, а завершающий штрих — воздержание от секса — напрочь отбил появившееся было желание поиздеваться над своим телом.
В течение пары недель он обдумывал теорию служителя Равновесия и согласился с тем, что алкоголь и табак дурно влияют на способность различать эмоциональные запахи, но остальное отверг как неприемлемое или недостоверное. Автор трактата исходил из гипотезы «минимум нагрузки на эмоциональные сенсоры позволяет сконцентрироваться на собственных ресурсах и пробудить их». Ливию эта гипотеза казалась лишенной всякой логики. Как можно пробудить что-то, находящееся в покое? Эмоциональное обоняние тренируется в те моменты, когда мы пробуем незнакомую пищу, оказываемся в незнакомых местах и переживаем ситуации, в которых раньше не бывали. Что до секса — это лучшая стимуляция эмоциональных сенсоров, которую только можно вообразить.
Чуть позже ему пришла другая мысль: эмоциональное обоняние относится к физической природе темного существа лишь частично. В нем есть также эмоции как таковые, и их буквальная трактовка с опорой на уже пережитый опыт зачастую ведет к ошибочным выводам. Сведение внешних раздражителей к минимуму сродни медитации, во время которой люди и темные существа останавливают поток мыслей. Может, автор трактата имел в виду медитацию? Халиф уже собрался пересмотреть свои взгляды на описанную теорию, но Гасан Хабиб вновь принялся валять дурака, забыв про сломанный нос и ребра, и ему пришлось вынырнуть из мира знаний, вынужденно сконцентрировавшись на мирском.
В одной из глав трактата служитель Равновесия высказал любопытную мысль: полное отсутствие эмоционального запаха от человека или темного существа означает либо очень серьезную опасность, либо очень серьезную проблему со здоровьем. Болезнь, спрятавшуюся так глубоко, что до нее не может добраться даже опытный целитель.
