Он может целую вечность играть в милого парня, одаривая прихвостней Фуада бабами и деньгами. Может перетянуть на свою сторону большую часть его людей и не напрягаться по этому поводу — они постепенно возвращались, это было неизбежно. Но что он будет делать со всеми этими людьми? С теми, кто однажды предал его, а, значит, сможет предать еще раз? Что и кому он пытается доказать? Тара права. Возможно, стоит плюнуть на все и уехать этим же утром. Кто-то сочтет его трусом, но чужое мнение Ливия никогда не заботило. В одиночку он мог бросить вызов всему миру, но сейчас рядом женщина, которую нужно оберегать, и Руна, которая ни шагу не ступит без чужой помощи.
Он может приказать Насиру убить Фуада. Тот явится к сукину сыну с пистолетом и пристрелит его, как бешеную собаку, а потом принесет его голову, и проблема будет решена. Но после того, что Халиф услышал от Северина вчерашним вечером, этот вариант отпадал. Он усомнился в преданности Насира, а потом — и в преданности Змея, который пересказал ему эту историю. Его не было здесь десять лет. Изменилось все, и расстановка сил — тоже. Он не верил ни одному из своих друзей, десять раз взвешивал каждое слово, сказанное Валентином, не сомневался в том, что у Сезара в этом деле есть свои интересы, и он использует первую подвернувшуюся возможность для того, чтобы ударить его в спину. Он сомневался даже в Аднане, который сделал для него много хорошего, но при этом не забывал о собственных шахматных партиях, и в самых жестоких из них главной фигурой на доске был Ливий.
Да, он может уехать. Забрать Тару и Руну. Забрать Гвендолен. В том, что он отлично устроится в Треверберге и поможет устроиться всем троим, сомнений не было. Но как быть с остальными? С Брике, которая десять лет в одиночку воевала с Фуадом? С кучей людей, которые были искренне благодарны Халифу за сделанное им добро, не согласились принять нового короля и вздохнули свободно, когда вернулся старый? И… Эоланта.
Нет. Он никуда не уедет до тех пор, пока за нее не отомстит. Даже если половина города обернется против него. Даже если весь город будет против него. Зато остается Рамон. Молчаливый парень со странными привычками, по любому поводу выхватывающий нож, с которым Великая Тьма свела его в русской тюрьме. Он никогда не опускал взгляд перед Ливием, не заискивал, прося о помощи, как другие заключенные. Наверное, именно поэтому Халиф тогда решил ему помочь. Да нет, даже не решил. Вступился за него, не думая дважды, напрямую обратившись к главному тюремному авторитету и нарушив один из самых строгих иерархических запретов. В итоге выиграли все: и Рамон, не доведший дело до убийства заключенного, и Ливий, которого зауважали еще больше. Любую проблему можно решить с помощью вежливой беседы, даже если вы сидите в тюрьме. Уважение — вот ключевое слово.
Спустя три дня, когда Рамон решил, что с него хватит, и покинул свою камеру, а заодно — и унылые серые стены (то, как он умудрился это сделать, осталось тайной для всех), авторитет как бы между прочим спросил у Халифа за обедом: куда подевался парень, за которого он поручился лично? Ливий, знавший, что за такой проступок он может поплатиться жизнью, вежливо улыбнулся и начал нести чушь про дипломатические конфликты, холодную войну и потенциальные миллионы долларов. Авторитет не особо разбирался ни в дипломатии, ни в политике, ни в финансах, но его новоиспеченный приятель и приближенный умел говорить о непонятном с умным видом и оказывать должное впечатление даже на уголовников.
Оставшиеся четыре месяца заключения Халиф каждый вечер перед сном посылал Рамону долгую и страстную молитву, состоящую из отборных проклятий, и чертовски удивился, встретив его на дипломатическом приеме через несколько лет. Как говорят в их мире, то была десница Великой Тьмы. Именно она предназначила их с мистером Эвереттом-Ковалевым друг другу. Два идиота, готовых ввязаться в самые отчаянные дела и выйти с пистолетом и ножом против целой армии. Такой парень никогда не подведет. Он делает, а не говорит, не задает лишних вопросов, всегда готов выслушать и помочь. Он примчался на Ближний Восток из Европы, из огромного города, в котором ему прекрасно живется, хотя мог сделать вид, что не знает Ливия и продолжать заниматься своими делами. Позвал с собой. Халиф понимал, что в Треверберге ему придется начинать с самого начала, и вряд ли этот путь будет усыпан розами, но с таким мужиком, как Рамон Эверетт, можно даже начинать третью мировую войну. Неужели они не справятся с сосунком Фуадом в одиночку? Видали и покруче.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Убаюканный воспоминаниями, Ливий задремал, но мгновенно пришел в себя, услышав тихий стук в дверь.
— Идите к черту, дайте поспать! — возмутилась Тара, приподнимая голову. — Кого злые боги принесли в такой час?!
— Да, — позвал Халиф, предчувствуя недоброе.
В дверном проеме появилась встрепанная голова Северина.
— Можно тебя на минутку? — спросил он негромко.
— Одно из двух: или ты прямо сейчас скажешь, в чем дело, или закроешь эту дверь с другой стороны и не будешь беспокоить меня до завтрака.
— Тарек Бадар мертв.
Ливий резко сел на кровати.
— Как?! Что с ним произошло?!
— Не знаю точно. Вроде застрелили. Или прирезали. Я выясню детали. Но ты, скорее всего, услышишь их раньше. Звонил Аднан. Он хочет, чтобы ты приехал.
— В четыре утра?
Змей беспомощно развел руками.
— Если судья просит тебя явиться, значит, это приказ, и его лучше выполнить, знаешь сам. Одевайся. Поеду с тобой.
***
Аднан принял Ливия и Северина не в гостевой, как делал обычно, а в кабинете, маленькой сумеречной комнате, обставленной по-спартански. Он сидел за столом, смотрел в окно и даже не повернул головы к вошедшим.
— Мистер Хиббинс и мистер Назари, мой господин, — отрапортовал Халед, один из помощников судьи, высокий худощавый парень, похожий на сухую ветку. — Я сварю кофе?
— Нет, разговор будет коротким. Ты свободен.
— Я этого не делал, — нарушил молчание Ливий, когда Халед выскользнул в коридор. — Я устроил ему хренову свадьбу, простив первый штраф. Договорился с Брике об уплате второго штрафа, и видят боги — она упиралась до последнего. Я одолжил ему денег…
— Закрой рот, Ливиан. Ты здесь не для того, чтобы оправдываться, а я встал посреди ночи не для того, чтобы выслушивать это нытье. Оно давным-давно сидит у меня в печенках. Я разрешил тебе проливать кровь, а ты мне кое-что пообещал.
Халиф подошел к столу, и Змей с секундным опозданием двинулся следом.
— Я его не убивал, Аднан. Я провел весь вечер дома, а ночь…
— … в постели со своей шлюхой, которая переползла от одного короля к другому. Ты проводишь дни и ночи дома и понятия не имеешь, что творится на улицах. Вы с Фуадом поставили город на уши. Точно так же, как десять лет назад. Ты должен следить за своими людьми. Они бродят по улицам и готовы наброситься на каждого, кто держится за старые порядки. Башар не пускает гостей в заведение Брике, если те имели несчастье пару раз появиться в обществе Фуада. Насир кидается с ножом на каждого из его людей. Вот какая она, твоя свита? Когда ты научишься держать ее в узде? Сегодня они прирезали Тарека Бадара. Завтра повесят Саида. Послезавтра выбросят из окна Динара. А потом явятся сюда и закидают камнями мой дом.
Ливию понадобилось чудовищное усилие воли для того, чтобы сдержать рвавшийся наружу гнев. Руки сами собой сжались в кулаки.
— У тебя нет права отчитывать меня, да еще и при посторонних. Когда-то я был сопливым мальчишкой, которому ты дал шанс, но это осталось в прошлом. Я сказал, что не убивал Тарека Бадара. Ни один из моих людей, коих в городе осталось не так уж и много, не причастен к его смерти. И я готов поручиться за это собственной жизнью.
Стоявший чуть поодаль Северин нерешительно переминался с ноги на ногу и, должно быть, чувствовал себя так, будто ему в приказном порядке велели забраться в пчелиный улей.
— Пустой головой, в которой за все эти годы так и не прибавилось ума, — ответил Аднан. — Что с тобой не так, Ливиан? Я чуть ли не каждый день задаю себе этот вопрос. Почему на все мои попытки воспитать в тебе сдержанность и мудрость, подобающие твоему статусу, ты реагируешь бунтом, как пятнадцатилетний подросток?
