Коннолли. А свой стул слуга придвинул к стене и теперь сидел, глядя на наших пленников. Пистолет лежал у него под рукой, на сундуке, а на коленях сверкал клинок сабли.
Старуха бормотала себе под нос молитвы и проклятия, переходя от одного к другому и обратно. Толстяк держался за плечо и стонал. Когда мы усаживали его за стол, ирландец ненадолго потерял сознание, а когда очнулся, его вырвало от боли. Белое, как у покойника, лицо блестело от пота. Я даже едва не пожалел бедолагу.
Страдания Коннолли доставляла не только рука, но и вид сидевшей напротив матери, привязанной к стулу, точно коза к забору. Даже несмотря на свои мучения, он не забыл спросить, как она себя чувствует и не причинили ли мы ей вреда.
– Коннолли, – произнес я. – У тебя большие неприятности.
Его глаза блеснули гневом, однако ирландец сдержался.
– Сжальтесь, сэр, отпустите мою мать, пусть она сходит за лекарем, чтобы он перевязал мне руку. И дайте мне что-нибудь от боли.
– Пока еще рано.
– Ах ты, английский дьявол! – завопила старуха, барабаня кулаками по столу. – Чтоб ты в преисподней на углях плясал!
– Тихо, женщина! – прорычал Сэм.
Я повысил голос, чтобы перекричать весь этот гвалт, и для убедительности стукнул тростью об пол.
– Коннолли, в прошлый раз мы с тобой разговаривали в Скотленд-Ярде. Если хочешь заглушить боль, придется тебе отвечать более правдиво, чем тогда. А коли будешь отмалчиваться, мы тебе второе плечо сломаем и посмотрим, как ты запоешь.
Голова Коннолли поникла. Открыв шкаф, я достал оловянную кружку, вынул пробку из глиняной фляги, понюхал содержимое и узнал то самое крепкое спиртное, с помощью которого спасаются от сырости в Нидерландах.
– Выкладывай все как есть, и останешься на свободе, – пообещал я. – В противном же случае… – выдержав паузу, я взглянул на старуху, – твоя мать увидит сына на виселице. – Я наполнил кружку до половины. – Где ван Рибик, или Вульф, или как вы там его называете?
– Не знаю. – Коннолли устремил на меня взгляд, исполненный мольбы. – Клянусь.
– Когда ты в последний раз его видел?
– На прошлой неделе, сэр. Здесь. С тех пор он как в воду канул.
Я подошел к нему с кружкой. Ирландец схватил ее и стал жадно пить. Он закашлялся и поперхнулся, но бо́льшая часть спиртного все-таки попала в горло. Взглянув на мать, Коннолли вполголоса произнес что-то на их наречии. Старуха начала было отвечать, но я перебил ее:
– Говорить только по-английски. Это обоих касается.
Держась здоровой рукой за пострадавшую, Коннолли издал низкий стон.
– Я спрашивал, когда он ушел. Мама говорит, в субботу.
– Неделю тут прожил, – прибавила старуха. – Или, может, дней десять. Не знаю, куда он подался…
– И я не знаю, – подхватил Коннолли. – Вот вам крест. Но в последний раз… – Ирландец замолчал, схватил кружку и выпил ее содержимое до дна. – Ради бога, сэр, дайте еще.
Я отодвинул от него пустую кружку, стараясь не подходить близко, чтобы не мешать Сэму целиться. Даже раненый и стреноженный, Коннолли опасный противник, и недооценивать его не следует. Наполнив кружку примерно на дюйм, я поставил ее на стол так, чтобы ирландец не мог до нее дотянуться.
– Ты что-то говорил о «последнем разе», – напомнил я.
– Примерно месяц назад… Он в другом месте прятался, потому что ордер на его арест выдали. Но он у нас только переночевал…
– Всего одну ночь, – выразительно кивая, подтвердила госпожа Коннолли.
– Собирался отсиживаться здесь, но потом отчего-то передумал. С утра куда-то ушел, а когда вернулся, заявил, что поедет в Кент. Спрашивал про дороги до Кентербери и просил взять для него напрокат хорошую лошадь. Я вас умоляю, господин Марвуд, дайте мне кружку.
Все сошлось. Отдельные фрагменты головоломки сложились в единую картину. От Кентербери до Дувра всего несколько миль. В пятницу вечером, убив Стивена, ван Рибик покинул Остин-Фрайерс и отправился прямиком сюда. В субботу утром голландец подкараулил Джейн Эш в Ковент-Гарден и уговорил служанку показать ему расписание маршрута Кэтрин. Затем ван Рибик вернулся сюда и тут же стал готовиться к поездке в Кент. Он явно намеревался пуститься за Кэт вдогонку.
– Смилуйтесь, господин хороший, – взмолилась старуха. – Дайте сыну выпить, он ведь ответил.
Я подтолкнул кружку к ирландцу и застыл на месте, наблюдая, как он пьет. Показываться на людях ван Рибику опасно, и все же он решил ехать за Кэт. Но зачем? Неужели его обуяла такая страсть? Нет, ван Рибик не из тех, у кого похоть заглушает голос рассудка, особенно когда на карту поставлена жизнь.
– А господину Фэншоу известно, зачем ван Рибик поехал в Кент?
– Фэншоу ничего не знает, – явно перебарывая себя, ответил Коннолли. – Он всего лишь болтливый дурак. Ван Рибик говорит, его легко облапошить, но больше пользы от старика ни на грош.
– Ван Рибик, случайно, не упоминал какую-нибудь женщину? – спросил я, дотянувшись до кружки кончиками пальцев.
– Говорил, что встретил кого-то, и это знакомство может ему пригодиться. Понятия не имею, о ком речь, сэр. Ван Рибик мне лишнего не рассказывал. Его секретов я не знаю. Я и видел-то его только здесь и в «Синем кусте».
– Когда ван Рибик впервые тут появился?
– Где – в нашем доме или в Лондоне?
– И там, и там.
– В Лондон он прибыл в январе. Старик Фэншоу привел его ко мне в игорный дом и сказал, что его другу нужно где-то остановиться. – Ирландец говорил отрывисто, с трудом. «Как бы Коннолли снова не лишился чувств», – невольно подумал я. – Я выделил ему комнату, а через пару недель ван Рибик попросил найти для него еще одно жилье.
– Вам наверняка эта просьба показалась странной, – заметил я.
Коннолли хотел было пожать плечами, но от одной лишь попытки взвыл от боли. Когда к нему снова вернулся дар речи, ирландец ответил:
– Если у джентльмена есть чем заплатить, то все остальное не моего ума дело.
– Предыдущий жилец съехал в конце января, – сообщила старуха, внезапно обретя дар красноречия. – И сынок привел мне нового. Он у меня очень хороший мальчик.
– И где ван Рибик теперь? – спросил я.
– Может, в Нидерланды вернулся. – Она бросила на меня хитрый взгляд. – Уж дозвольте сходить за лекарем, господин. Надо же сыну руку перевязать. Я знаю одного надежного человека, который лишнего болтать не станет.
– Нет, – отрезал я.
– Еще… – простонал Коннолли.
Я взял кружку, но снова наполнять ее не стал. Не хватало только, чтобы мой собеседник напился, тогда внятных ответов от него не дождешься. Однако нельзя допустить и того, чтобы боль стала непереносимой и он опять потерял сознание.
– Кто убил Джонсона?
Ирландец облизнул пересохшие губы. Он не сводил
