ощущение спокойствия, которого в те дни (да и потом тоже) так не хватало моей от природы истеричной натуре. Видел ли мои чувства Бен? Возможно, но, став заложником собственного благородства, не посмел сделать хотя бы шаг. А потому, проиграв выборы в Иллинойсе, я вернулась домой…»
Казалось, что внутри прогретой машины воздух сплавился в один тугой ком, который теперь никак не желал проталкиваться в пересушенные лёгкие. Джиллиан попробовала вздохнуть, затем ещё, прежде чем ослабевшими пальцами нащупала на двери ручку, с трудом дёрнула и вывалилась на раскалённый асфальт. Левая ладонь больно врезалась в ребро брошенной кем-то алюминиевой пивной банки, пока сама Джил с жадностью вдыхала противную смесь запахов из бензина, масла и какой-то тухлятины. Итак, она всё-таки выжила.
Под утренним солнцем машина быстро превращалась в газовую печь, и Джил нервно рылась по карманам в поисках мятых купюр. Неожиданно ногти противно проскребли по твёрдому пластику, и она содрогнулась. Выхватив из кармана проклятую упаковку, Джиллиан разглядывала её несколько тягучих секунд, прежде чем завизжала. Она кричала, пока голос не надорвался. Пока не кончился воздух. И когда вопль перешёл в жалкий сип, Джил резким движением вытряхнула на землю белые капсулы, а следом упала на колени сама, чтобы с извращённым наслаждением прямо руками вдавить в дорожную пыль проклятый порошок. Снова и снова. Она ползала среди камней, пыли и прочего мусора, и безостановочно бормотала:
– Ненавижу! Ненавижу… Ненавижу!
Джил то останавливалась, смотря, как утренний ветер сносит прочь мелкую пыль, то с новой яростью вдавливала камнями или дном упаковки податливые капсулы в асфальт, и когда ни одной не осталось, измученно опёрлась спиной о машину. Насколько же страшная, непоправимая вышла ошибка. И как же прав Бен, что прогнал прочь. Чёрт побери, она опасна! Для себя, для других, для него самого.
Судорожно втянув воздух, Джиллиан постаралась успокоиться, а после с трудом поднялась на дрожащие ноги и попробовала вяло отряхнуть исцарапанные колени и усыпанную крошкой юбку, но пошатнулась и снова едва не упала. Джил знала, что выглядит отвратительно с грязными босыми ногами и в пропитанной потом измятой одежде. Её ладони были в коростах, волосы спутались в один влажный колтун, от которого разило бензином да желчью. Пересохший язык едва шевелился, а ноги дрожали, но спустя десять минут она добрела до парковки такси.
Было ещё слишком рано, но над машинами тонкими змеями уже вился сигаретный дымок, и слышался грубый смех. Мыслей о будущем не было. Джил не видела цели, не строила планов, только невероятно отчётливо понимала – ей нужна помощь.
«…Кто-то когда-то наврал, что люди не используют даже половину своих способностей. Абсурд! Имея в кармане пачку стимуляторов, вы будете думать быстрее собственной мысли, создадите парочку цивилизаций и проведёте всемирный референдум за власть во всём мире ещё до обеда. Капсула на завтрак, пара на ланч, трио на ужин, а в перерыве ещё небольшой квартет, если график покажется слишком напряжённым. И вот, вы человек-оркестр, который способен решить любой вопрос с точностью и непредвзятостью машины.
Однако за всё надо платить. Платила и я. Постепенно из моей жизни исчез аппетит, затем пропал сон. Я раздирала в кровь кожу и не выносила прикосновений, мужа и саму себя. Моя оболочка практически прекратила существовать, заводясь ключиком утром и выключаясь кнопкой снотворного по вечерам. Эмоций не осталось. Они истончились и ссохлись в ненужный рудимент, пока весь мир не сосредоточился лишь на одной потребности: ещё! Та сидела в мозгу противной раной, точно порез от бумаги на сгибе пальца. Постоянно раздражённая, навязчивая и порой доводящая до исступления, если попробовать от неё отмахнуться. Она стёрла всё остальное, заменила любой душевный порыв отравленной жаждой вознаграждения, извратила цели и понятия, отключила мораль и с корнем выдрала из груди сердце.
В общем, через год после возвращения из Иллинойса я уже знала, что схожу с ума. Но впереди меня ждали пять мучительных лет в бессмысленной надежде забыть одного-единственного человека…»
В этот час на парковке клиники психического здоровья было пустынно. Лишь в дальнем конце, под парочкой чахлых деревьев стояло несколько дежурных машин ночной смены. Высадив подозрительную пассажирку прямо около дверей больницы, сердобольный таксист, что всю дорогу пытался сунуть в руки Джил пластиковый контейнер с домашним карри, молча вручил криво написанный номер телефона. И хотя предложение позвонить, если возникнут проблемы, так и осталось не озвученным, она всё равно была благодарна.
Всю дорогу Джиллиан старалась держаться за уплывающую реальность и не провалиться в такой соблазнительный сон. Проведённая на заднем сиденье ночь состояла из вереницы галлюцинаций и жара, а потому организм срочно требовал отдыха. Издалека уже подкрадывалась знакомая слабость депрессии, но Джил боялась заснуть и вновь очутиться в том самом кошмаре, где Бен с наслаждением пил свою кровь. Однако мерное покачивание и тихое бормотание радио оказались слишком уютны, так что она клевала носом и вспоминала зачем-то холёную Теслу. Глаза закрывались сами, но Джил впивалась в предплечье, где закрашивала красными полосами от ногтей дорогу в прошлое. Она сбегала от себя и от Бена, исчезала из этого мира и хотела, чтобы тот навсегда забыл о её существовании. Бороться с собственной трусостью больше не было ни сил, ни желания, ни смысла.
Наверное, Джиллиан всё-таки задремала, когда, усевшись напротив нужного кабинета, устало опёрлась головой на светлую стену. Сквозь мутное узорчатое стекло на пол падали радужные зайчики, и, засмотревшись на их плавное шествие по резиновым плитам, она не заметила, как смыкаются веки.
– Джил? – испуганный окрик вынудил встрепенуться и шарахнуться в сторону, прежде чем взгляд сфокусировался на склонившейся к ней Оливии. Сестра ошеломлённо смотрела на грязную, жалкую Джил, что прикорнула на краешке коридорной кушетки. – Что случилось? Боже… солнышко! На тебя напали? Я думала, ты в Чикаго.
«Шикагоу… Шикагоу…»– немедленно ласково пропел в голове тихий голос, и Джиллиан почувствовала безумное желание завыть. Вспоминать оказалось невероятно больно.
– Олли, мне нужна твоя помощь, – прошептала она, и пальцы судорожно вцепились в обивку сиденья.
– Это я уже вижу, – как всегда собранная доктор Лайм деловито разглядывала ободранные ладони своей неожиданной пациентки и знакомыми поглаживающими движениями искала на сгибах локтей следы инъекций. Пустое… всё гораздо хуже. – Что случилось?
Случилось? Боже, произошло так много, что она просто не знала, с чего начать. Но вот в руки Оливии легла последняя упаковка стимуляторов, и, хотя шёпот вышел едва различимым, сестра услышала и испуганно выругалась.
– Я убила человека, Олли. И очень хочу убить себя…
«…Вторая встреча с Беном произошла в тот период моей жизни, когда я отчаянно этого не хотела. Брак летел под откос, прихватив с собой моё здоровье и, кажется,
